Современный болгарский детектив
Шрифт:
— Страшным дураком оказался наш Беби, — искренне произнес профессор, — раз он твой начальник! Ну а ты еще больший дурак — ведь когда-то, в годы нищеты и ужасной голодухи, ты был его начальником, разве не так? Если собираются два глупца, один из них — полнейший кретин.
— Ты смолоду учился делать комплименты. — Я уже стоял у двери. — Я тебе это припомню, труповед.
— Ты давай звони, уж коли мы вместе через голод прошли, — бросил Колев и мечтательно причмокнул. — Соберемся как-нибудь, поболтаем о славном прошлом, поедим, естественно...
11
Я мыл руки под краном в туалетной. Когда я, задумавшись, созерцал
— Это правда, что у тебя увели из-под носа дело о ПО «Явор»? — спросил чей-то бас.
— Его передали Гончей. — На сей раз голос принадлежал Карапетрову. — Он же самая опытная ищейка в нашем отделе.
— Да, опытная, только слегка хромая... — Смех был беззлобным.
— Хромая, зато хитрая. Поджатый хвост и слезящиеся глаза порой вводят в заблуждение. Стоит к ней приблизиться, как она тут же набрасывается.
— Я поражаюсь, как можно быть таким скучным! Когда старик молчит, он скучен, когда говорит, тоже скучен. Думаю, что он такой же, даже когда спит.
— А спит ли Гончая вообще? Из-за своей чрезмерной совестливости...
— И в этом нелепом черном костюме... он похож на сотрудника похоронного бюро. Он, наверное, сначала разжалобливает свидетелей, заставляет их всплакнуть, а потом умными вопросами припирает к стенке.
Я ощутил в душе легкую, романтическую грусть и решил испортить праздник своим приятелям. Не торопясь вытер руки и вышел в коридор. Парни смолкли, очаровательно покраснели и уставились на меня, будто я показал им фокус, и они теперь предались мучительным раздумьям, стараясь угадать, куда же я дел разноцветные платочки. Я слышал, что англичане, когда им нечего сказать друг другу, начинают обстоятельно обсуждать погоду. Эта тема безобидна, как будничные приветствия, и всегда приятна и необременительна, даже если погода никуда не годится.
— Чудесный день! — сказал я спокойно. — Неужели весна никогда не кончится?
Сквозь узкие двойные рамы просачивалась унылая сырость, даже свет казался влажным, а кафель в огромной туалетной был словно покрыт сплавом свинца.
— Товарищ полковник, мы...
— Карапетров! — оборвал я его. — Ты бы зашел ко мне. Я скучный человек, но мне надо кое о чем тебя спросить.
Я застегнул единственную на своем «траурном» пиджаке пуговицу и зашагал с высоко поднятой головой. Карапетров плелся за мной, словно обиженный ребенок, и я услышал, как у нас за спиной кто-то завистливо присвистнул.
Я устроился за письменным столом, Карапетров сел в кресло, которое я обычно предлагаю подследственным, и сразу стал похож на обвиняемого. Я молчал: доставляло удовольствие наблюдать за провинившимся, как мальчишка, коллегой. Карапетров был представительный парень, с насмешливыми глазами и приглаженными пшеничными волосами. Веснушки ему шли, но сейчас они побледнели.
— Я вас позвал, потому что мне нужна ваша помощь, — начал я тихо, — речь идет об Искренове. Вы имели счастье провести целых три месяца в обществе этого удальца... Как думаете, способен он на убийство?
— Я убежден в этом, товарищ Евтимов.
— Ваша категоричность меня пугает — у меня прибавятся лишние хлопоты. Чем она обоснована: конкретными фактами или вашей интуицией?
— И тем и другим... однако я не утверждаю, что Искренов совершил убийство. Я лишь сказал, что он на него способен.
— А мотивы?
— Искренов маниакально
У меня появилось странное ощущение, будто я слышу свои собственные слова.
— Ваше сравнение насчет рыб назидательно, — осторожно вставил я, — килька, хамса, акула. У меня бы не хватило воображения, чтобы такое придумать.
Карапетров вопросительно на меня посмотрел, но я смолчал, чтобы он мог продолжить.
— Кроме того, в поведении Искренова чувствуется что-то странное — я бы сказал — истерично-искреннее!
— Человек оправдывает свою фамилию.
— Поверьте, товарищ полковник, он знает законы не хуже нас с вами. После того как мы откопали у него на даче валюту, он сделал все возможное, чтобы мне подсобить. У меня вообще не было работы, мое присутствие на допросах сводилось лишь к обязанности вести протокол. В конце я предъявил ему обвинение в экономическом шпионаже и государственной измене. Искренов тут же согласился, хотя это невероятно осложняло его положение на суде. Ему просто не терпелось сознаться, потому что он, на мой взгляд, был заинтересован в том, чтобы я прекратил следствие. Его подозрительное ко мне доверие навело меня на мысль, что он пытается скрыть что-то очень важное. На все мои вопросы он отвечал коротко и ясно.
— Со мной он был обстоятелен и душевно расточителен, но у меня тоже такое ощущение, что он заинтересован в том, чтобы я прекратил следствие. А сейчас я спрошу вас о самом главном... Вы опросили более двадцати свидетелей. Сделали это умело и профессионально, и я вам завидую. Смешно проделывать одну и ту же работу, к тому же у меня просто нет времени. Поэтому прошу вас выручить меня. Кто из свидетелей был лично знаком с Безинским?
— Тут вам будет легко, товарищ полковник. С Безинским поддерживали контакт только три человека: супруга Искренова, его личная секретарша из ПО «Явор» и один отъявленный мошенник, жестянщик... кажется, фамилия его Чешмеджиев.
— Спасибо, вы действительно мне помогли.
Карапетров громко вздохнул, проворно поднялся и стоял уже на пороге, когда я предупредительно его остановил.
— И запомните, уважаемый... Я не «уводил» у вас дело Искренова. Через полтора месяца я ухожу на пенсию и ровно год мечтаю видеть себя забытым, свободным и никому не нужным. Мне страшно хочется стать ненужным. Шеф навязал мне это гнусное дело с единственной целью — отправить меня на пенсию больным.
Карапетров снова очаровательно покраснел и в своем элегантном костюме стал похож на киноактера.