Современный болгарский детектив
Шрифт:
Выйдя из их дыры, прошел мимо «Балкана», опасливо вжав голову в плечи. Тоди сидел за столом с двумя какими-то типами. Было похоже — едят, выпивают, смеются. Никуда не спешат. Мне только это и надо было. Дело вот в чем: пришла мне вчера на ум одна идейка, она мне не давала покоя. Если уж влезет мне что-нибудь в голову, пока не сделаю, не успокоюсь, такой уж я человек. Сегодня бросал шары, а сам смотрел в окошко, ожидая, когда же стемнеет: идея моя могла осуществиться только под прикрытием темноты. Туман был плотным, как и вчера, и холодно стало, но, разгоряченный мыслями о том, что мне предстояло, я этого не замечал.
Пошел
Выйдя из кухни на балкон, я осмотрел его. Две пустые водочные бутылки, метла, лопата, пустой ящик и ведро. Ведро как ведро, такое можно увидеть на каждом кухонном балконе. В нем лежали скомканные газеты, но весило оно так, будто туда высыпали целую лопату песка. Я разбросал смятые газеты (под ними ничего не было), рассмотрел ведро со всех сторон и тогда только заметил, что оно с двойным дном. Не очень мастерски даже сделано было. Тоди рассчитывал на другое. Во время милицейского обыска или проверки, которую такой, как я, мог сделать, вряд ли кто догадается, что в мусорном ведре спрятано что-то ценное. И я бы не просек, если бы вчера не заметил, что, войдя в квартиру, Тоди сразу внес его на кухню.
В двойном дне оказались женские украшения — две горсти. Насколько я их разглядел в сумерках и заметил по весу, они были из золота. Я набил ими карманы брюк, и в это время кто-то позвонил в дверь. Я подумал, этот кто-то еще раз нажмет кнопку звонка и уйдет. Но так не получилось. Он позвонил в третий раз, и более продолжительно — так звонит почтальон, принесший важную телеграмму.
— Откройте или взломаем дверь!..
Это был голос капитана Хантова.
Наверное, хочет сделать обыск в квартире Тоди. А может, и меня выследил. Но если бы он меня видел, он бы произнес моё имя, а не обратился бы ко мне во множественном числе. Не та я особа, чтобы ко мне на «вы» обращались.
Я должен был выйти во что бы то ни стало, но не через входную дверь.
Открыл дверь кухонного балкона — на улице никого не видно. Я, конечно, не побегу по улице, мне только бы протиснуться между домами, а дальше — как выйдет. И туман будет мне верным помощником...
Свесил ноги с балкона. Схвачусь за решетки и спрыгну. Сколько здесь? Нет и трех метров. Только бы не убиться, но не хотелось и упасть в руки Хантова. Не хотелось уж так его радовать.
Я свесил ноги, и в этот момент раздался женский визг, который разогнал туман сильнее, чем гудок паровоза, и тревожнее, чем сирена милицейской машины. Оказалось, какая-то женщина с нижнего этажа, открыв окно, вытряхивала покрывало там или платок и мои ноги чуть не коснулись ее волос...
Захлопали двери, загалдели люди. Я спрыгнул на тротуар. Боль резанула правую ногу. Вряд ли я сломал ее, но, видно, подвернул.
Из окна, в котором пищала женщина, послышался также крик мужчины:
— Держи его! Вор!
Никогда не мог понять, как вдруг в одну минуту в окнах и на тротуарах оказалось столько народа — здесь и днем столько не увидишь.
— Перекройте улицу! Улицу перекройте!
Я обежал здание со стороны двора. Топот заглох в отдалении. Мне не надо бежать дальше. Я спрятался между припаркованными машинами — другого укрытия я не видел. Под одной машиной была канавка, я влез в нее. Руками подгреб влажные листья, которые ветер намел туда. Нога болела. Я тяжело дышал, время от времени, прикрывая рот ладонью, сдерживал кашель.
Шум на улице стих, но я не спешил выходить из своего укрытия. Вполне возможно, что кто-нибудь остался: есть ведь люди, которые часами могут спорить, что и как случилось, кто что видел. Они не уйдут домой, пока не пройдет по крайней мере час. А что Хантов пока здесь, в квартале, в этом я уверен. И уверен также, что он не один...
Кошка промяукала рядом, приблизилась к канаве и заверещала, будто ей кто-то на хвост наступил. Совсем рядом откликнулась вторая. Обе словно соревновались в остервенелом мяуканье. Я не мог их ни прогнать, ни прикрикнуть, ни бросить в них чем-нибудь, просто старался не обращать внимания, но не подумал, что проклятые твари уже привлекли внимание людей к моему укрытию.
Из ближайшего подъезда вышел мужчина, попытался отогнать их.
— Из-за вас ребенок заснуть не может, мать вашу за ногу! Разверещались, точно март на дворе!
Кошки замолчали, но только до тех пор, пока мужчина не вошел в подъезд. После этого они остановились в каком-то метре от меня, и оказалось, что их уже несколько.
Потом из подъезда вышли трое мужчин, поговорили о чем-то и пошли к машинам, но на полпути остановились. Стояли, шептались. Вот один сорвался с места и побежал куда-то. Через две-три минуты со стороны дома, где живет Тоди, приблизились четверо. В первом я узнал Хантова — руки в карманах плаща, без головного убора. Два милиционера шли следом, а за ними — какой-то незнакомый мужчина, по всей вероятности кто-то из этого дома. Хантов остановился, не дойдя нескольких шагов до машин, и крикнул:
— Влычков, выходи из канавы!
Я не ответил. Поскольку не знал, как реагировать на такое предложение. Не хотелось откликаться. Куда бы я ни побежал, меня бы везде встретили. Но если и успею удрать — какой смысл? Хантов понял, что я побывал в квартире Тоди. Может, наблюдал поблизости, ожидая другого, а увидел меня. А может, целый день ходил за мной по пятам. Если не сейчас, то завтра меня арестуют. Главное — чтобы у меня не нашли свертки с украшениями. Если спросят, зачем я заходил в квартиру Тоди, придумаю что-нибудь...
Запихнув драгоценности под кучку гнилых листьев, я ощупал свои карманы, чтобы не оставлять ничего. Сейчас, сейчас... Подумал об этом — и дыхание сперло. Мой нож! Он был здесь, здесь... Если найдут, начнут спрашивать, откуда он у меня — такие ножи в Болгарии не производятся, зачем только я взял его с собой! Я не знал, куда его спрятать. Запихнул наконец и его под листья — будь что будет.
Двое милиционеров направили фонари на машину, под которой я лежал. Мужчины из соседнего дома включили еще два фонаря. В тумане скрестившиеся лучи света лились на меня, точно тяжелые струи из пожарных брандспойтов...