Современный чародей физической лаборатории
Шрифт:
В Гарварде я жил один в Тэйере, No66 - первые два года, но в конце второго курса мне удалось снять, вместе с товарищем по группе, комнату No34 на двоих в только что отстроенном Хастингс-Холде. В нашей комнате, расположенной на первом этаже, окно выходило прямо на бэзбольное поле. Вокруг поля проходила беговая дорожка, так что у нас с другом была своя ложа для всех весенних соревнований. В подоконнике был запиравшийся шкафчик, где мы хранили освежающие напитки. В комнате был чайный столик с чашками, блюдечками и медным чайником - для маскировки. Они применялись от случая к случаю - в День Матери или когда девушки приходили смотреть соревнование. Обычно мы пили пиво, а шерри и виски держали в резерве для пирушек. Я пил умеренно и никогда не терял сознание. Не доходя до этого состояния, я всегда своевременно начинал чувствовать отвращение к спиртному, и с меня вполне хватало того, что я уже выпил.
Обедал я в Мемориал
Я принимал участие в спорте только как невинный "болельщик", почти до конца последнего курса, когда я вдруг решил испробовать свои способности в университетской команде по перетягиванию каната, и, к собственному удивлению, увидел себя на четвертом месте, впереди здоровяка Хиггинса, которого я потом встретил в Англии вскоре после окончания мировой войны. Мы тренировались около месяца и собрались уже ехать на соревнование в Мотт-Хэвн, чтобы тянуться с Иэльским университетом, но перед самым отъездом узнали, что наш вид спорта отменен совсем, ввиду возможных опасных последствий. Мы тянули канат на специальном дощатом мостике, лежа на боку и упираясь ногами в деревянные перемычки. Канат проходил под рукой и захватывался густо натертой канифолью рукавицей. "Якорь" команды сидел, ногами упершись в перемычку. Канат обхватывал его за пояс, а кроме того он тянул его обеими руками. Это было глупейшее зрелище - ни одна из команд не двигалась ни вперед, ни назад, и зрителям заметно было только движение красного флажка, привязанного к середине каната. Тем не менее этот вид спорта был очень опасен, так как от предельного напряжения мускулов получались внутренние и наружные травмы - ведь участники были практически привязаны к канату и перемычкам.
Недавно мы слушали "известия" по радио, и всех озадачил удивительный вопрос: "Какая команда выиграет соревнование, двинувшись назад?" Конечно, я сразу же сказал своей семье и гостям: "Это - перетягивание каната", забыв, что в действительности мы не двигались ни вперед, ни назад. Все равно ответ правилен.
Ездить из Кембриджа в Бостон приходилось в дилижансах. Первый трамвай появился около 1890 года - его воспел Оливер Уэнделл Холмс в своей поэме "Поезд со щеткой наверху". Уходил целый час на то, чтобы добраться до Бостона,- в театр или другое место развлечений. Ходили упорные слухи, что профессора Бланка иногда видели в Maison Doree и что студент, которому посчастливилось его там заметить, мог быть уверен в хороших отметках. Может быть эти слухи были ловкой рекламой заведения для привлечения посетителейстудентов.
Курс экспериментальных лекций по электричеству, который читал старый профессор Ловеринг, посещался толпами первокурсников главным образом потому, что было хорошо известно, что большой стеклянный шар, опущенный, на верхнюю ступеньку лестницы, которая шла между рядами амфитеатра аудитории, медленно покатится вниз, громко стукаясь о каждую новую ступеньку. Опыты были, по всей вероятности, те же, которые он показывал на своих первых лекциях почти полвека назад - пляшущие шарики из сердцевины бузины, электрические колокольчики, наэлектризованный парик и т.д.
– многие из которых я делал много лет назад на заводе Стэртеванта. Однако они были очень занимательны, а сам профессор - восхитительный старый джентльмен, и это был легкий путь избавиться от "хвоста" по латинским сочинениям. Мой товарищ по комнате "сдал" курс электричества., но никогда не ходил на лекции. Я накачивал его три вечера перед экзаменом, и он получил А, а мне поставили В, что показывает, что он был более ловок, чем я. Он давал краткие ответы, а я старался "показать себя" и писал много - а это всегда возмущает экзаменаторов".
Когда Роб в июне 1891 года покинул Гарвард, благополучно окончив с отличием по химии и естественной истории, несмотря на то, что он, без сомнения, "привел в ярость" более, чем одного экзаменатора - это было неожиданным сюрпризом и облегчением для его родителей и, может быть, кое для кого на факультете.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Волнения, экскурсии и взрывы в университете Джона Гопкинса, кончившиеся ранней женитьбой и работой в Чикагском университете
Легенда о том, что Вуд, подобно огненному духу, изрыгал дым и пламя, когда судьба сделала его настоящим профессором, и вел себя на кафедре, как слон в посудной лавке, - не выдумана, а только искажена. Ошибка здесь чисто хронологическая - и легко понятная, ибо Вуд смотрел на большинство профессоров, как на ворон в павлиньих перьях, и вполне мог быть огорчен, когда сам стал профессором.
Время осветило ошибку, и в печати появилась другая хронологическая путаница, касающаяся периода, когда он поджег жаркое в пансионе, где в то время жил. Оба эти эпизода в стиле Пантагрюэля в действительности
Осенью 1891 года, по окончании Гарварда, он поехал в университет Джона Гопкинса,. намереваясь получить там степень доктора философии по химии, работая у профессора Айра Ремсена [J. Remsen (1846- 1926 гг.).]. Первым делом он снял себе комнату в пансионе - а затем занялся сожжением жареного мяса.
В этом университетском пансионе уже давно среди жильцов-студентов ходило страшное подозрение, что утреннее жаркое приготовляется из остатков вчерашнего обеда, собранных с тарелок. Подозрение было" очень естественное, так как жареное мясо на завтрак всегда следовало за бифштексом в предыдущий день" Но как доказать это? Вуд почесал в затылке и сказал:
"Я думаю, что мне удастся это доказать при помощи... бунзеновской горелки и спектроскопа". Он знал, что хлористый литий - совершенно безопасное вещество, вполне похожее на обыкновенную соль и видом и вкусом. Он также знал, что спектроскоп дает возможность открыть мельчайшие следы лития в любом материале, если его сжечь в бесцветном пламени. Литий дает известную красную спектральную линию. Так был задуман адский заговор против хозяйки пансиона, и когда на следующий день студентам был подан на обед бифштекс, Роб оставил на своей тарелке несколько больших и заманчивых обрезков, посыпанных хлористым литием. На следующее утро частички завтрака были спрятаны в карман, отнесены в лабораторию и подвергнуты сожжению перед щелью спектроскопа. Предательская красная линия лития появилась - слабая, но ясно видимая. Слава этой истории следовала за Вудом в течение всей его карьеры, и теперь есть несколько международных вариантов ее. Одна из побочных версий рассказывает о случае в немецком пансионе, куда отказались пустить неизвестного американского профессора, так как там раньше побывал Вуд со своим литием.
Эпизод с извержением огня случился в один из дней январской оттепели, когда Вуд возвращался из лаборатории домой, - все в тот же пансион. Кратчайшая дорога шла через негритянский квартал, где была бакалейная лавка, около которой в полдень собиралась целая толпа негров, приходивших греться на солнце, на тротуаре. Мостовая была затоплена водой от края да края. Вуд знал, что натрий, мягкий, серебристый металл, если его бросить в воду, внезапно загорается со взрывом и горит ослепительным желтым пламенем, извергая снопы искр и облака белого дыма. На следующий раз, когда он и его товарищи собрались идти домой обедать, он положил в карман, в маленькой жестяной коробке, шарик из натрия, величиной с грецкий орех. Огромная лужа простиралась между тротуарами, на которых, как всегда, толпились негры, сидя на ящиках и старых стульях перед бакалейной лавкой.
Когда Вуд проходил мимо них, он громко закашлял и на виду у всех плюнул в лужу, незаметно бросив шарик в том же направлении. Раздался страшный удар, полетели искры, и большое желтое пламя поднялось на поверхности воды. За ними разверзся ад - вопли, молитвы, перевернутые стулья, и один голос громче, чем все остальные, вместе взятые:
"Спасайся, кто может, негры! Этот человек плюнул огнем! На вид он молодой, но только сам Старый Дьявол, сам Старый Сатана умеет это делать!"
Вуд говорит, что это был его первый удачный "эксперимент" с элементом, который впоследствии - в опытах более спокойного характера - способствовал его всемирной славе.
А. Б. Портер, окончивший университет по физике, с которым они вместе занимались безобидными развлечениями, помогал ему сконструировать огромный мегафон- конус из твердого картона в девять футов длиной и около двух футов диаметром у широкого конца. (Мегафоны такого же типа, но гораздо меньшие размером, появились в продаже только через четыре или пять лет). С помощью него можно было передавать голос на очень большое расстояние - делать загадочные замечания людям, стоящим за два или три квартала. В трубу, которую мы описали, можно говорить, не возвышая голоса, а лицо, к которому вы обращаетесь, получит полное впечатление, что говорящий стоит очень близко к нему. Таким образом, сидя в полной безопасности и незаметно в комнате Вуда на верхнем этаже дома на улице Мак-Куллоха, можно было ожидать подходящую "жертву". Однажды они заметили постового полисмена, помахивающего своим жезлом и говорящего с девушкой под газовым фонарем, за два больших дома вдоль по улице. Приставив огромный рупор к окну и направив его на любезничающего постового, они заметили ему нежным голосом, что "у всех полисменов огромные ноги". Человеку, идущему по совершенно пустой улице в конце квартала, говорили: "Просим извинить нас, но вы что-то уронили". Тот останавливался, оглядывался назад, потом под ноги и, постояв минуту, шел дальше.