Современный чехословацкий детектив
Шрифт:
— Лукаш, а ты кому-нибудь рассказывал о том, что подслушал на лестнице?
— Что вы! Мне запретили. А вы меня бабушке не выдадите, что я вам проболтался? Не выдадите, правда?
— Ты с ней говорил об этом?
— Нет. Просто за ужином я спросил у дяди Луиса, про какое письмо они толковали. Бабушка тут же ухватилась и начала дядю допрашивать.
— И он ей объяснил?
— Она сама знала о письме. И рассердилась, что дядя отдал его Ольде.
Наконец-то появилась нить, связывающая смерть старой женщины со смертью Луиса Эзехиаша. Да какая там нить — канат!
— А он
— Не знаю. Они начали ругаться, а меня выставили за дверь.
— Но ты ведь слышал, о чем они говорили? — в отчаянии спросил я. — Раз ругались, значит, кричали, да?
— Кричала только бабушка. И только то, что она всегда несет: должна, мол, позаботиться обо мне, подумать о моем будущем… Я и ушел. Мне это было неинтересно. Это я каждый день слышал.
Нитка снова исчезла где-то в запутанном клубке престранных отношений и страстей, и размотать этот клубок я не умел. Но мне стало страшно. Страшно за этого конопатого мальчугана, который так беззаботно с ним играет и по чистой случайности может ухватиться за нужный конец. Кто окажется рядом с ним, когда такое случится?
— А про то, что Ольда разговаривает во сне, ты кому-нибудь рассказывал? — спросил я со страхом.
— Нет. Ольда со мной не общается. Только Ганка про это знает.
— Как?
— Я же сплю с ней в одной комнате. Она как раз вошла, когда я слез с кровати и хотел приложить ухо к стене, — беззастенчиво признался Лукаш. — Она меня отругала, что не сплю.
— Ты ей сказал, о чем услышал?
Лукаш поглядел на меня искоса и покраснел.
— Ну… это было так странно… Знаете, прямо как тот фильм ужасов, в котором…
У меня сжалось сердце.
— Куда же я тебя привел, сынок?! — Мне захотелось схватить Лукаша и бежать с ним вместе с Баррандовского холма.
— Мне потом было неловко, — пристыженно сознался мальчик. — Ганка вроде еще больше напугалась, чем… — Он осекся, затем сочувственно заметил: — Вы же понимаете, женщина! Но я ее успокоил.
— Лукаш, не хочешь пожить у меня несколько дней?
Мальчик обрадовался.
— Хочу… А Ганка что скажет? Она же рада, что я здесь, с ней.
— Мы ей позвоним от меня.
— Только мне завтра надо в школу идти, — с сожалением спохватился он. — Я-то считаю, что это ерунда, но ее не уговоришь.
— Утром я тебя сюда привезу, — поспешно пообещал я. — Мы все успеем, и в школу тоже.
Лукаш посмотрел на улицу.
— А где ваша машина?
Моей машины здесь не было. Прямо от поручика, пользуясь общественным транспортом, я поспешил сюда. Моя «шкода» стояла там, где я вчера ее оставил, — под заботливой опекой младшего вахмистра Ржиги.
— Машина на стройке, — невесело сообщил я. Картина путешествия через всю Прагу меня удручила.
— Тогда приезжайте опять вечером, — предложил Лукаш. — Ганка уж точно будет дома, и мы договоримся.
— Да. Так будет лучше. — Я огляделся. В соседнем саду резвились двое детей, чуть помладше Лукаша. На противоположном углу улицы девушка разговаривала с парнем, ведущим велосипед. Среди бела дня Лукашу не могла угрожать никакая опасность. И все-таки я попросил: — Позвони мне, если что…
— Если вспомню что-нибудь
— Да. Жаль, что ты не видел этого письма.
— Вы думаете, оно важное? — Уши у него горели, нос подергивался, как у кролика.
— Не знаю. Не ломай себе голову. — Я поднялся. — Ну, пока. Вечером приеду.
Уже за забором я помахал ему. Он чинно кивнул мне, потом опять устроился возле своих машинок. Сосредоточенно разглядывал их, словно конструктор, который размышляет, что бы еще улучшить.
Когда я подбежал к остановке, автобус как раз тронулся. Я махал изо всех сил, чуть рука не оторвалась, несколько пассажиров сочувственно глядели на меня через запыленные окна, но шофер — по доброй традиции всех пражских водителей автобусов — даже ухом не повел, лишь прибавил газу. Бессильно упершись рукой в столбик с расписанием городских автобусов, я обнаружил, что следующий должен быть через шесть-восемь минут.
— На это не надейтесь, — заговорил со мной седовласый джентльмен с тросточкой, вероятно какой-нибудь кинодеятель на отдыхе. — Можете прождать двадцать минут и больше. Зато потом заявятся сразу два.
Я поблагодарил его терпеливой улыбкой стоика. Старый джентльмен прошел мимо меня, его тросточка равномерно постукивала по мостовой, словно отсчитывая время. Я взглянул на часы — было почти половина пятого. Грубо выругавшись, я оглянулся на достойного старца — не слышал ли случаем.
Старец был далеко, и Йозеф Каминек, к сожалению, тоже. Меня отделяла от него целая Прага. На стройке его сегодня уже не застанешь.
Автобус как сквозь землю провалился. Я ходил вокруг столбика, как заблудившийся пес, поводя носом то в одну, то в другую сторону. Но такой пес знает, что ищет, а я — нет. Словно пытался играть в жестокую и опасную игру, правил которой не мог уяснить. Методы у игрока были страшные. Два убийства и самоубийство… Почему инженер Дрозд не оставил прощального письма? Он умер, но почему — это остается тайной. Поручик Павровский это тоже понимает. А вот сомневается ли он в самоубийстве Дрозда, как в первый момент усомнился я? Мог ли тот спокойный человек, который вчера вечером разговаривал со мной возле больницы, через несколько часов наложить на себя руки? Потом мне, правда, пришло в голову — это было не спокойствие, а смирение человека, сводившего счеты с жизнью. Потому-то он извинялся передо мной. Видимо, по той же причине он пришел тогда и к Йозефу. Между моим другом и пани Дроздовой когда-то что-то было — недаром нарушилась пятилетняя дружба однокурсников.
Но главное — я не представлял себе, как можно физически справиться с этим геркулесом и удержать его голову под выхлопной трубой «трабанта». А если Ольда со своим кастетом? Но от кастета остались бы следы, а поручик не говорил ни о каких ранениях. И Ольда в ту ночь был дома — во всяком случае, по словам Лукаша…
Я остановился. Поднял глаза кверху, с юга по небу сплошным потоком плыли серые тучи. То тут, то там пробивался сноп солнечных лучей. Один луч упал на меня. Я чуть не пошатнулся. Подошедшая к остановке женщина с маленькой девочкой обеспокоенно заглянула мне в лицо. Я сбежал с холма вниз.