Современный чехословацкий детектив
Шрифт:
— Ц-ц-ц, — возмущалась пани Махачкова, но пижона с заломленными назад руками уже без труда доставили к выходу.
Побледневшая девица, зареванная и побитая, собралась было бежать за своим мучителем, но кто-то из их компании остановил ее.
В «Ротонде» скандалы были редкостью. Во-первых, здесь в основном собирались люди, хорошо знакомые друг с другом, а во-вторых, все хорошо знали Бубеничека. Пижон в темных очках был о нем осведомлен явно недостаточно.
— Что вы сказали? — Я не расслышал вопроса
— Вы его не знаете? — повторила барменша.
— Этого? — Я обернулся к лестнице, по которой осторожно спускался Бубеничек.
— Того, в куртке.
Я покачал головой: «Не знаю».
— А ту девушку?
Девица больше не плакала, а крепыш с разбитым носом наливал ей вина.
— Нет, я никого из них не знаю.
— Хм, — высказала недовольство пани Махачкова, — я тоже.
Бубеничек с серьезным видом сообщил что-то девушке и крепышу. Говорил он шепотом; девушка пожала плечами, а парень нахмурился.
— Вот ведь нервные люди пошли! — Бубеничек опять вернулся на стул рядом со мной.
— И не говори, — кивнул я. — Однако дорого им обходится такая нервозность!
Бубеничек улыбнулся.
— Этот пижон посулил мне нож в спину. В следующий раз.
— Тебе это, наверное, уже многие сулили?
Бубеничек засмеялся:
— Да уж, наобещали порядком.
— Ты мужик хоть куда.
— Иди ты к черту, Честик.
— Да ладно, — сказал я, — я пошутил.
Бубеничек озабоченно поглядел на компанию в противоположном конце бара, в которую входили крепыш, побитая девица и еще несколько типов.
— Ты их знаешь?
— Меня уже пани Махачкова спрашивала — нет, не знаю, — покачал я головой.
— Не люблю новых людей, — пожаловался Бубеничек. — Старею, наверное. И что-то тошно все…
— С чего это?
— Да погода гнусная. Мне осенью всегда тошно. Не люблю зиму.
— Понятно.
Компания напротив собиралась уже расплатиться. Девица отгоняла назойливого крепыша, который пытался подать ей пальто.
Я посмотрел на часы:
— Наверное, никто не придет, а?
— Куда они денутся? Да вот, пожалуйста, — слегка наклонившись. Бубеничек вслушивался в шум на лестнице. Они уже спускались…
Бубеничек встал и дружески приветствовал ребят, а я, сидя к ним спиной, уткнулся в пустую рюмку.
— Еще, Честик?
Я кивнул, и пани Махачкова запустила руку под стойку. К своим завсегдатаям и знакомым она проявляла крайнее радушие. Это только посторонним да еще иностранцам случалось иногда — особенно при слабом наплыве посетителей — довольствоваться одним лишь красным французским или белым мозельским.
— Не может быть, — рука, принадлежащая обладателю глубокого баса, похлопала меня по плечу.
— Привет, — сказал я.
Это был Бонди.
— Кто бы мог подумать, — скорбно продолжил толстый
— Салют, — сказал Добеш.
— Гляди-ка, Бичовский, — заголосил Милонь Пилат, соперник Зузанки по части зрительской любви и певческой славы.
Я машинально заметил, что при появлении Пилата компания, которая совсем было собралась уходить, застыла на месте, в первую очередь, конечно, ее женская половина, и вскоре пальто как-то сами собой снова оказались на вешалке.
Пилат был мой ровесник. И десять лет назад считался между знатоками звездой рока. Теперь же он пожинал славу, исполняя немудреные шлягеры, та-да-да-да-а и все такое. В отличие от Зузанки Черной Милоню на его крутой дороге вверх пришлось изрядно попотеть. Кроме этих троих, из спутников Бонди я знал еще Кодыша, музыкального редактора на радио, фолк-певицу Крутову, необычайно умную и уродливую девицу, и Томаша Гертнера.
— Привет, а я думал, ты будешь с Анди. Он ведь к тебе помчался. — И я повернулся к Бубеничеку, который что-то нашептывал в мясистое ухо Бонди.
Томаш в ужасе воздел руки.
— Не надо о нем, прошу тебя. Я избегаю его изо всех сил, а этот псих меня везде преследует. Вы незнакомы?
Рядом с Томом стоял седеющий щеголь в безупречного покроя пиджаке, рубашке в мелкую синюю и белую клетку и с лиловым платком вокруг шеи.
— Это мой новый шеф.
— Славик, главный редактор «Подружки».
— Честя Бичовский, мой старый друг, — представил меня Гертнер.
— А это моя жена. — Щеголь выловил из кружка, обступившего Пилата и Бонди, экзотически размалеванную красотку. Я решил, что эта парочка должна быть идеальной супружеской четой, если только красотке не мешает небольшая разница в возрасте. Лет эдак в тридцать.
— Славикова, Богуна, — послышалось из-под грима и пудры, — очень приятно.
Тон, каким были сказаны эти слова, оказывал то же действие, что анестезия у стоматолога. В кабинете вы ничего не ощущаете, а дома лезете на стенку. Она подала мне руку, и ее пожатие было подобно мине замедленного действия.
— Би… Бичовский, — покраснел я.
Нет, товарищ главный редактор вряд ли счастлив в браке — разве что страдает старческим маразмом и катарактой.
Я заметил, как подмигнул мне Том.
— Старый друг, новый шеф, — бодро вещал он, заполняя опасную паузу, когда я медленно и не без труда высвобождал свою руку из ладони пани Богунки. — Это знакомство надо отметить.
Славик улыбнулся, кивнул, и мы сели. Нет, слеп он явно не был: жену вклинил между собой и Томом.
— Честик, можно тебя на минутку? — остановился возле меня Добеш.
— Да, — я поднялся со стула и заметил, что Бубеничек и Бонди исчезли.
— Что это ты? — спросил Том и показал на мою наполненную рюмку.