Современный французский детективный роман
Шрифт:
— Двадцать лет вы вели примерную жизнь.
Маосье покосился на комиссара, и губы его тронула неприметная ироническая усмешка.
— Я не убивал ее, это правда. Я даже косвенно не виноват в ее смерти.
— Вы много трудились, делали сбережения. Вам удалось основать собственное дело, вы добились успеха. У вас красивая, обаятельная жена. Прекрасная квартира, вилла в Ла-Боль. И вы поставили все это на карту, чтобы убить человека, которого не видели двадцать лет, который за эти годы скатился на самое дно.
— Я поклялся его покарать.
— Почему
— Его судили бы как убийцу из ревности, и он отделался бы недолгой отсидкой. Теперь он давно уже гулял бы на свободе.
— Ваш адвокат тоже представит ваше преступление как убийство из ревности.
— Теперь мне все равно. Еще вчера я решил все отрицать, защищаться…
— Как бы то ни было, против вас выдвинуты достаточно тяжкие обвинения.
Зазвонил телефон.
— Говорит Аскан, Первый округ. Все в порядке?
— В полном. Маосье третий час сидит у меня в кабинете.
— Сознался?
— Да.
— Деваться ему некуда, даже если бы и хотел. Дети, игравшие на пустыре возле трущобы, в которой ютился Вивьен, только что притащили мне пистолет тридцать второго калибра. В магазине не хватает трех патронов. Один из моих людей уже выехал в уголовную полицию: она отдаст вам оружие в собственные руки.
— Это послужит дополнительной уликой.
— Нину Лассав убил тоже он?
— Нет.
— А кто? Вивьен?
— Да.
— Выходит, двадцать лет спустя Маосье еще настолько любил Нину Лассав, что отомстил за нее?
— Да. Благодарю вас, Аскан. Ваша помощь была для меня бесценна. Собственно, основную часть следствия провели вы и ваши люди.
— Вы преувеличиваете. Что же, предоставлю вас вашему собеседнику.
Маосье пытался понять, о чем речь, но Мегрэ за весь разговор не произнес ни слова, которое можно было бы истолковать, не слыша реплик на другом конце провода.
— Эти двадцать лет вы искали его по Парижу?
— Не то чтобы по-настоящему искал. Так, смотрел на прохожих на улицах. Не знаю почему, но я был убежден, что рано или поздно его встречу. Я действительно пошел обедать к «Фарамону». До Центрального рынка добрался пешком. При виде ресторана я словно вернулся во времена моей молодости, когда обед у «Фарамона» представлялся мне верхом роскоши и был отнюдь не по карману. Я вошел, пообедал. За столиком оказался один. Моя теща не переваривает меня и изводит бесконечными шпильками. Никак не простит мне, что я начинал простым маляром. Вдобавок она выведала, что я родился в Бельвиле [14] и отца у меня никогда не было.
14
Бельвиль — рабочий квартал Парижа.
Через несколько минут в дверь постучал старик Жозеф, рассыльный.
— Один инспектор из Первого округа желает передать вам в собственные руки какой-то сверток.
— Впустите.
Молоденький инспектор трепетал от волнения.
— Я
И он протянул пакет в мятой, явно уже бывшей в употреблении оберточной бумаге. Потом метнул любопытный взгляд на Маосье.
— Я вам больше не нужен?
— Сейчас нет. Благодарю вас.
Когда инспектор вышел, Мегрэ развернул пакет.
— Ваш пистолет?
— Похоже, мой.
— Вот видите, мы добрались бы до истины и без ваших признаний. Из этого пистолета выстрелят оставшимися пулями и сравнят их с теми, что извлекли из груди Вивьена. Вы так боялись попасться с этим пистолетом в кармане, что поспешили от него избавиться и бросили его на пустыре.
Маосье пожал плечами.
— Я действительно дал одному клошару монету в пять франков. Видел я и какую-то толстуху, на вид мертвецки пьяную. Когда я узнал Вивьена, разгружавшего овощи, во мне вспыхнула давняя ярость, и я бросился домой за пистолетом. Потом ждал в темноте. Ждать пришлось очень долго: подъехал второй грузовик, и Вивьен вместе со всеми принялся его разгружать.
— И ваша ненависть не поостыла?
Нет. У меня было такое чувство, словно мне нужно исполнить долг.
Долг перед Ниной?
— Да. К тому же этот человек казался вполне в ладу с самим собой. Разве он не сам решил стать бродягой? Совершенно очевидно, что жизнь клошара вернула ему покой, и мысль об этом подхлестывала мое бешенство.
— Так вы прождали до трех ночи?
— Нет, меньше. До половины третьего. Он направился к тупику Вье-Фур, я пошел за ним по пятам. Толстуха, которую я раньше «приметил на рынке, растянулась на пороге какого-то дома и, казалось, спала, одурманенная вином. Мне не пришло в голову, что она может оказаться опасна. Мэтр Луазо будет в ярости от моих признаний, но мне все равно. Я увидел, как Вивьен вошел в дом. Вслед за ним я поднялся по лестнице, услышал, как закрывается дверь. Около получаса просидел на ступеньке.
— Хотели застать его спящим?
— Нет. Все не мог решиться.
— И что в конце концов вас подтолкнуло?
— Воспоминание о Нине, главное — о родинке у нее на щеке: эта родинка делала ее такой трогательной…
— Он проснулся?
— После первой пули открыл глаза, глянул изумленно. Не знаю, узнал ли он меня.
— Вы ничего ему не сказали?
— Нет. Может быть, я раскаивался, что пошел на такое, но было уже слишком поздно. Я выстрелил еще дважды просто затем, чтобы избавить его от мучений, можете мне поверить.
— Но вы попытались уйти от ответственности.
— Правда. По-моему, я действовал в этом случае чисто машинально. Но и Вивьен тоже не пошел в полицию сообщать, что убил любовницу.
При последних словах лицо его исказилось. Потом он снова пожал плечами.
— Кстати, что сталось с госпожой Вивьен?
— Она живет все в том же доме на улице Коленкура, квартирку снимает поменьше, чем тогда, и занимается шитьем. Похоже, заказчиц у нее хватает.
— У него как будто была дочь?