Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
Я посмотрел на маму, она не была знакома с Ковальским и скромно стояла в стороне, словно совершенно посторонний человек.
— Простите! Меня интересуют марки с цветами, — обратилась она к Ковальскому. — Не знаете ли вы, где и у кого можно приобрести серию цветов? Вы производите впечатление опытного человека.
«Пусть, мамочка, он спросит тебя о твоей коллекции. Ведь в твоем кляссере всего три марки с цветами», — подумал я и прикусил язык, чтобы не сказать лишнее.
— А-а-а, цветы — это очень приятная тема. Чрезвычайно приятная! — подхватил неожиданно
И все же я затерялся в толпе. Когда я их догнал, они уже были у стола, над которым висела табличка «Правление», и приветливо раскланялись с председателем клуба, а тот уже в свою очередь представлял маму секретарю клуба.
Пока мама усаживалась на предложенный ей стул, произошло что-то для меня непонятное: Ковальский, который буквально вырывал у меня из рук альбом, вдруг выпустил его и рысью помчался в глубь зала.
— Вы не удивляйтесь, — объяснил маме секретарь клуба, — он увидел человека, у которого есть «Сан-Марино». А тот редко сюда заходит.
Итак, оказывается, майор Ковальский здесь свой человек… Мама с помощью председателя заполняла документы, необходимые для вступления в члены клуба. В данной ситуации мне говорить о вступлении в члены клуба было некстати, так как я должен был бы указать свое служебное положение.
— Вы тоже будете?… — спросил секретарь.
— Нет, я только хочу попросить у вас совета, — ответил я, поспешно протянув ему свой кляссер.
Секретарь внимательно перелистывал страницы моего казенного кляссера. Останавливался, рассматривал сквозь лупу, подносил к свету наиболее интересные экземпляры марок. Он совсем не походил на акулу. Это был коллекционер, охотно оказывающий помощь начинающим.
— Это у вас для обмена?
— Да!
— Гм… — Подумав немного, он хлопнул себя ладонью по лбу. — Я сейчас разыщу одного коллекционера. С классическими марками следует быть особенно осторожным!
О, это мне уже было хорошо известно!…
Мама продолжала переговоры с председателем о покупке серии марок с цветами. За нее, судя по выражению ее лица, можно было не волноваться. Секретарь отправился на поиски. Оставшись один, я мог спокойно рассмотреть окружающих.
В дымном зале стоял невероятный гул. В таких условиях следовало отказаться от попытки разыскать хотя бы один более или менее ценный экземпляр марки, украденной на вилле, так как едва ли такие марки могут появиться тут в продаже. Здесь обменивались недорогие экземпляры. Клуб — неподходящее место для коллекции «За лот» и тем более для марки «Десять краковских крон».
Я заметил доктора Кригера, пробиравшегося сквозь толпу. «Рассказать ему о той нелепой сделке на площади у филателистического магазина или нет?» Рассказывать об этом у меня не было ни малейшего желания. «Уж лучше потерять две марки «За лот», нежели прослыть растяпой!»
Доктор неожиданно вынырнул с противоположной
— …видишь, я все же достал эту негашенную двухдолларовую марку! Она в прекрасном состоянии, и заплатил за нее недорого!
Он сунул мне под нос конверт с листочком красной бумаги. На марке были два медальона с изображениями Изабеллы Испанской и Христофора Колумба… Меня это нисколько не поразило. Серия уже была мне знакома по кондитерской в Старом Мясте. Две марки этой же серии как раз и явились предметом моего «обмена».
Не встретив с моей стороны никакой реакции, доктор вдруг как бы очнулся, смутился и сказал:
— Черт возьми! А ведь я от радости принял вас совсем за другого! — Затем, понизив голос, спросил: — Кстати, есть ли какие новости на вилле?
— Пока ничего нового, доктор.
— Не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь нашли. Такие марки здесь не ходят. Мой «Колумб» был исключением. Но знакомство с клубом может оказаться для вас весьма полезным.
Доктор исчез так же внезапно, как и появился.
Тем временем вернулся секретарь клуба,
— Тысяча извинений! Мне как раз попался карт-максимум «Мирный» с тремя штемпелями! Понимаете? А человека, которого могут заинтересовать ваши марки-классики, к сожалению, сегодня нет.
У секретаря был такой отрешенный вид, словно там, где он искал для меня партнера, ему сделали инъекцию морфия.
— Присмотри за моими классиками, а я сбегаю за «Мирным», — бросил секретарь на ходу председателю.
Отходя от стола, где сидела мама, я грустно покачал головой. Ведь была у меня надежда, что в этом бедлама найдется кто-то разумный! Но этого нельзя было сказать ни о Ковальском, ни о докторе, ни о по-молодому разрумянившейся маме, ни даже о секретаре клуба, который забыл о своем престиже, как только увидел конверт с полюса, к тому же с тремя штемпелями!
— Как дела?! — неожиданно прозвучал сбоку знакомый голос.
Сквозь толпу ко мне тараном пробивался поручик Емёла, нагруженный кляссерами и каталогами — а ведь тогда, в управлении, у него для меня вообще не оказалось марок! — с увеличительным стеклом и длинным пинцетом, прицепленными на шнурках к пиджаку; внешне он напоминал ученого-ботаника, вышедшего в поле.
— Ковальский здесь. Ты его уже видел?
— Видел… А что?
— Он не выманил у тебя самые лучшие экземпляры? А ну покажи-ка, что у тебя есть? — Емёла отвел меня к случайно оказавшемуся свободным столику.
Пришлось ему показать, но не то, что видел секретарь клуба, а небольшой кляссер, купленный мамой, с небрежно всунутой туда серией треугольных марок с отечественными грибами.
— У тебя, кроме мухоморов, действительно ни одной порядочной марки нет?
— Нет, — ответил я тоном, не располагающим к дальнейшему разговору.
Емёла отвернулся. Я перестал для него существовать. Не обращая внимания на его молчание и скрыв обиду, я спросил:
— Скажи, Емёла, здесь могут быть в обороте такие марки, как «Десять краковских крон» или «За лот»?