Современный Румынский детектив
Шрифт:
— Я ничего не могу сказать, Дед. Эта девушка была мне небезразлична. Мне не хотелось говорить об этом заранее… Я был уверен, что вы все равно это узнаете и настанет миг, когда вы меня спросите. Я два года живу в селе… Хотел завести семью. Думал, настала пора — и вдруг… По правде говоря, я тогда от горя как ослеп. Погиб не кто-нибудь, а близкий мне человек, с которым у меня были связаны серьезные планы… Я видел только, что у меня отняли все, хотя, если честно, тогда, в тот миг, я подумал — не отняли, а украли. Что я мог увидеть на ее лице? Сначала, когда вы позвали меня идти с вами, я хотел отказаться, пусть я и не имел права… Но все-таки я здесь представляю власть и поэтому пошел.
Дед спрятал в карман фотографию Анны Драги, потом,
— Ты умеешь плавать? — спросил Дед.
— Нет, не умею… В деревне, где я родился, нет реки… В школе пытались научить меня, но не вышло… А потом было поздно…
— Я спросил тебя, дорогой мой, с определенной целью. Следи за камешками. Ты не умеешь плавать, зато не можешь не знать, что означает это клокотание от камешка, брошенного в воду… Глубина здесь, мой дорогой, не больше метра с четвертью, а может, даже и меньше… Поднимемся на берег, я, собственно, с первого мгновения понял, что река здесь неглубокая.
Они взобрались на берег и прошли метров двести вверх, к месту, где была найдена одежда Анны Драги.
— Здесь, Дед, как раз на этом месте, — сказал Амарией, останавливаясь.
— Какую одежду нашли?
— Платье, комбинацию, босоножки…
— Еще что?
— Трусы, — сказал, чуть покраснев, старшина.
— Девушка была найдена обнаженной?
— Да.
— Значит, она не носила лифчика.
— Не носила.
— Хорошо, что ты хоть это знаешь, — сказал Дед укоризненным тоном, который не мог не уколоть старшину.
— Если вы упрекаете меня в чем-то, скажите прямо, товарищ майор…
— Человек тебе дорог, а ты не заботишься о нем, упускаешь его, и вот каков конец. Будто ты не мужчина. Или вас так учили, что раз существует дисциплина, то можно ни о чем не думать?
— Устав, товарищ майор…
— Устав… Конечно, но в уставе не написано, что человек, работающий в милиции, не должен быть чутким.
— Не написано, — вздохнул старшина.
— Именно в этом я тебя и упрекаю, если ты хочешь непременно знать… Неумеха, — не постеснялся добавить майор.
— Я не такой уж неумеха, Дед, — сказал низким, словно виноватым голосом старшина…
— Я говорю об умении не в профессиональном смысле, а в другом… Раз уж мы заговорили об этом, я хочу присовокупить, что мне очень трудно поверить, будто за два года ты не узнал, умела девушка плавать или нет…
— Многие люди заявили, что не раз видели се на берегу Муреша, другие — что видели ее плавающей.
— Я тебя спросил, дорогой мой…
Старшина вынул платок из кармана и вытер потный лоб.
— Я ни разу не позволил себе пригласить ее на Муреш.
Дед снова бросал камешки в реку, но на сей раз не ограничился этим. Заметив неподалеку на берегу лодку без весел, Дед подозвал старшину и с его помощью вытянул кол, к которому она была привязана.
— Садись! — пригласил Дед старшину и колом оттолкнул лодку метров на десять от берега.
— Глубина здесь меньше метра, — сказал Дед и без всякого труда, упираясь палкой в дно, подтолкнул лодку обратно к берегу. — Дорогой мой, — продолжал Дед, устало усаживаясь на пень, — я предлагаю рассмотреть оба варианта. Тебе и в, голову не пришло, что она могла не уметь плавать. Начнем с этого варианта. Итак, Анна Драга не умела плавать. Естественно, что человек, не умеющий плавать, выбирает место, где вода менее глубокая, место хорошо ему знакомое, где не раз бывал, один или с кем-нибудь. Ясно, что в данном случае она была одна, раз она разделась догола, не так ли? — Ответа старшины он не дождался. — Предположим, что она вошла в воду (нас пока интересует, не как именно она могла утонуть, а нечто совсем иное). Как видно, на этом отрезке реки на дне Муреша нет ни коряг, ни валунов, я это понял, когда ощупывал дно палкой, которой вел лодку. Итак, кровоподтеки на ее теле не могли образоваться здесь, у этой части берега. К тому же маловероятно, чтобы река, довольно быстрая, как легко заметить,
Дед замолчал. Вынул из кармана блокнот, потом, к изумлению старшины, быстро сложил из вырванного листка лодочку. Долго смотрел на нее, написал на борту авторучкой «Дед» и опустил хрупкое бумажное творение на мутную воду роки. Лодочка покрутилась на месте, потом, подхваченная течением, поплыла. Дед не проронил ни слова, пока его бумажный посланец не исчез где-то вдали, в водовороте.
— Ты сам мог убедиться, товарищ старшина, в скорости течения. Труп Анны Драги не мог два дня оставаться поблизости. Это исключено.
— Хорошо, но что тогда? — спросил потрясенный старшина.
Дед не ответил. Он встал и решил вернуться в село другой дорогой.
— Туда нельзя, Дед, там болота, — сказал старшина, но майор не обратил па его слова никакого внимания.
Он тут же ушел по колено в трясину, и, если бы справа его не подхватила сильная рука старшины, трудно было бы ему выбраться из топи, образованной ручьем и скрытой густой травой. Они двинулись дальше, через кустарник и рощицу, и наконец выбрались из густых зарослей ольхи с оцарапанными лицами, грязные с ног до головы. Дед остановился в смущении. Перед ним, в пятидесяти шагах, скрытый до этого рощицей, по которой они шли, показался овраг, тот самый, куда всего несколько часов назад водил его Апостол Морару. Дед достал платок, долго вытирал лицо, потом сказал как бы про себя:
— Кто-то в этом селе видел, что произошло с Анной Драгой.
Услышав слова Деда, старшина посмотрел на него, оторопело вскинув брови.
8
Панаитеску согласно плану, одобренному Дедом, направился к дому Юстины Крэчун. Вечерело, гуси пролетели широкой стаей, тяжелые, будто белые пушечные ядра в замедленной съемке. При виде гусей шофер в восхищении остановился. Проследил за их траекторией с неописуемой радостью, мечтая о блюдах, которые можно приготовить из них, и не тронулся с места, пока не услышал хлопанье крыльев — знак, что птицы сели. Потом пролетело еще несколько стай, ища, куда бы приземлиться. «Хороша бывает и личная собственность», — усмехнулся в усы Панаитеску, посасывая губу, и, боясь опоздать на встречу, поглядел на большую луковицу часов с серебряной крышкой — подарок Деда в знак их неразлучной дружбы. К атаке, как определил эту операцию сам Дед, Панаитеску тщательно подготовился. Случалось, и он бодал лбом стенку, как любил он сам квалифицировать свои неудачи, и причинял неприятности Деду. При воспоминании об этом его всегда прошибал пот; но это было когда-то, а сейчас — все по-иному. Он с самого начала задумал визит как частный, не по службе. Потому оделся в гражданское, повязал галстук в бледно-голубой горошек — под цвет своих глаз, через соседку загодя передал Юстине, чтобы она ждала его. Соседка эта, бывшая ученица Морару, стряпала у него. Женщина рада была выполнить такое поручение, тем более что Панаитеску выглядел моложе своих лет. В Сэлчиоаре усы вообще пользовались большим успехом, а усы шофера были вне всякой конкуренции.
Юстина Крэчун ждала Панаитеску на веранде, наряженная в цветастое плиссированное платье, скрывавшее под собой четыре нижние юбки — белую, отороченную кружевами, и три другие из накрахмаленного льняного полотна, — и все для того, чтобы талия казалась тонкой по сравнению с той частью тела, которой полагалось быть как можно объемистее, согласно местным вкусам. Щеки ее раскраснелись, хотя на этот раз она даже не дотронулась до них крепоновой бумагой; виной тому была жаркая печь, куда она посадила противень с гусыней, которая благоухала и таяла, как масло, такой была нежной.