Современный румынский детектив
Шрифт:
— Ты что?!
Кожа зашипела. Челнок спокойно улыбался, глаза его вызывающе блестели. Силе растерялся: — Иисусе Христе! Спичка догорела. Челнок зажег другую.
— Вкусите второе блюдо!
Пришлось ударить его по руке и отнять коробок. — Ясно. У тебя не все дома. — Силе осмотрел ожог. — Не больно?
— Больно.
— Так зачем?
— Вся штука в том, чтобы начало перетерпеть. Я умею. Потом вроде как дурь в голову ударит: прет изнутри тепло и
— Так оно и есть!
Челнок смотрел ему прямо в глаза, улыбаясь. И эта улыбка настораживала Профессора…
— Искупаемся, что ли, Митря!
— Ша! Если помоюсь, потеряю в весе.
— Да ладно, без мыла ведь. Пруд — вот он.
— На десяток гвоздиков — кто окунется первым? — Идет.
Они разделись под кустом. Димок был худ донельзя, ребра можно было пересчитать. В плечах узок, грудь впалая, несколько следов ножевых ран.
— Полюбуйся, фигура первого любовника!
— Не ту профессию выбрал, тебе бы в кино сниматься. Недоносок прищурился:
— А я почище актера… Когда-нибудь расскажу, как смылся из исправительной. Эти киношники против меня — недоросли! Поучиться бы им у бати!
Они поплыли наперегонки к середине пруда. Димок несся над водой как стрела.
— Догоняй, кляча!
— Ну и мастак! Все-то ты умеешь.
Димок набрал воды в рот и выстрелил тонкой струйкой Профессору в глаза.
— Угомонись, чумной!
Они ныряли, брызгали друг в друга, забыв обо всем на свете. Солнце спешило к горизонту, таща за руку утомившуюся тень. Багряное зарево подожгло камыши.
— Жрать хочется, Митря, как из пушки. Аж круги перед глазами.
— А вон акация, видишь?
— Смеешься, гад? Прошлой ночью разорил чабанов, как в тебя влезло столько… Мог бы и в карман сунуть кусок, не убавилось бы,
— Тоись, люди меня пригласили к столу, а я — клади в суму для дуры? Со стыда сгоришь!
— Я и забыл, что ты стыдлив…
— Красна девица, Профессор!
Они вышли на берег. Вечерняя прохлада липла к мокрым телам. На Димке были сиротские сподники, на вершок пониже колен. Он прыгал на одной ноге, чтобы вытряхнуть воду из уха.
— Кинь мне рубашку, дя Силе, а то пробирает.
— Куда ты ее положил?
— Рядом с твоей. Профессор огляделся.
— Нет ничего.
— Поищи в кустах.
Они обыскали весь берег — одежда исчезла.
Димок последними словами облаивал воровское сословие.
— Стрелять их мало, честное слово!
— Точно!
—
Беглый пошутил горько:
— Тебе хоть сподники оставили.
Но вор продолжал стенать, сыпать цыганскими проклятьями.
— Что толку расстраиваться? — попробовал успокоить его Профессор.
— Нашли кого обчистить — нас!
— Они — тебя, ты — других… Такова жизнь. Димок бегал взад — вперед, обхватив себя руками.
— Слушай, у тебя и казна небось была.
— Была.
— Много?
— Тысяча восемьсот.
— Черт! Покарай их бог и Пресвятая дева!
— Хуже то, что я лишился документов. Не успеешь моргнуть — попадемся.
Челнок продрог основательно.
— Так мне и надо, раз пошел в поводу у фрайеров! Сдалось мне это купанье… — шипел он, кусая губы.
— Я подумал, что тебе не помешает.
— Подумал! Думать надо было, что мимо пройдет какой-нибудь ворюга и оставит меня в чем мать родила.
Профессор улыбнулся.
— Извини, но ты же сказал, что сам понесешь знамя…
— Смеешься, да?
Кожа у Димка стала гусиной, он дрожал от холода и злости.
На поверхности пруда появились лягушки. Они квакали, дергая вечер за полу. Димок стал швырять в них комьями глины.
— А ну, пошли, наквакаете!
Силе дал ему отвести душу. Он смотрел на таинственно темнеющий лес, на первые звезды. Большая Медведица шагала по небу, оставляя глубокие следы.
Димок вздохнул.
— Что дальше?
— Скажи ты, на тебе больше одежды.
— Давай выйдем на дорогу. Авось встретим кого.
— Ну и что?
— Раздену до нитки. Пусть загорает… Беглый покачал головой:
— Нехорошо, Митря! Узнают крестьяне — пойдут на нас с вилами. — И добавил с расстановкой: — Кроме того, запомни, пока ты со мной, никого и ничего не тронешь!
Вор с омерзением замахал руками:
— Погляжу я на тебя ночью.
— Пойдем в лес. Листья, то да се, приютимся как-нибудь.
— Это ты вычитал в жизнеописании святых? Иди куда подальше!
Димок влез на пригорок и внимательно осмотрел округу.
— А ну, ходи сюда, дура. Видишь белые пятна на краю оврага?
— Вижу.
— Что бы это могло быть? Профессор приподнялся на цыпочки.
— Белье сушится.
— Порядок, братец. Оно досохнет на нас..>
— Побойся бога, Димок. Это цыганское, вон шатер.
— Было цыганское!
Димок стал по — воровски подбираться к белью. Силе шел следом,