Современный венгерский детектив

Беркеши Андраш

Теперь Гудулич уже не сомневался — из этих стен ему не выйти до самого дня суда.

Прошло еще минут пять. В приемную больше никто не входил, затем, наконец, открылась дверь кабинета и на пороге появился подполковник. Майор Кёвеш, шедший за ним, хлопнул себя рукой по лбу: вот память, забыл о посетителе!

— Позволь, товарищ Ослаи, представить тебе Гезу Гудулича. Вместе служили, еще в самом начале… Сейчас он председатель производственного кооператива.

Ослаи весьма приветливо поздоровался с Гудуличем за руку, но тут же распрощался.

Наконец последовал и сюрприз: Кёвеш

и Гудулич действительно сели в машину и поехали в ту часть города, где располагались виллы. По дороге говорил один Кёвеш. Он рассказывал о своем семействе. Как будто это так важно, чтобы человек, который приглашен на обед, был в курсе семейных дел хозяина.

— Сын — вылитая мать, а девочка похожа на меня. Что поделаешь? — Он засмеялся, довольный собой.

Они подъехали к красивому небольшому коттеджу с садом и цветником, и Кёвеш отпустил шофера.

В большой комнате — ее смело можно было назвать залом — стоял уже накрытый стол.

Кёвеш позвал детей. Первой прибежала девочка. Она действительно походила на отца. Потом вошел мальчик, долговязый, со светлыми волосами и с застенчивой, как у всех подростков, улыбкой.

— Уже школьник,— сказал Кёвеш, и в его усмешке опять появилось что-то загадочное.— Ну, что скажешь, Геза? — Вопрос прозвучал странно.

«Чего он от меня хочет? Не понимаю», — подумал Гудулич.

— Где вы, мама? — крикнул Кёвеш.— Нельзя ли принести нам сердечных капель?

Вошла одетая во все черное пожилая женщина, держа в руках подносик с рюмками и бутылкой коньяка. Она приветливо наклонила голову, но, поставив поднос, тут же ушла. Лицо ее показалось Гудуличу знакомым… Впрочем, эти одетые в черное старушки все чем-то похожи одна на другую.

— Мама, куда же вы?

— Потом, потом! — ответила она, непривычно укорачивая звук «о», и скрылась за дверью.

Мужчины выпили по рюмочке.

— Дорогая! А где же суп?

Суп внесла миловидная женщина со светлыми, как у сына, волосами. Гудулич тут же узнал ее, но был настолько ошарашен, что даже не сразу поднялся со своего места.

Это была Бетти.

Бетти Шмидт, для которой он купил когда-то обручальные кольца, но которая потом таинственно исчезла. Она мало изменилась. Только платье ее стало более изящным, а движения более уверенными. Красота и копна светлых волос, казалось, остались прежними.

Супруги Кёвеш наслаждались замешательством гостя, но, видя, что их сюрприз оказался слишком уж неожиданным и Гудулич никак не может прийти в себя, поспешили ему на выручку.

— Вы красивы, Бетти, как и тогда. И ваши волосы тоже! — сказал, наконец, Гудулич и настолько овладел собой, что предложил выпить по рюмочке уже втроем.— Одним словом, вы не изменились ни капельки!

— А вы, Геза, все такой же рыцарь!

За супом, однако, Бетти не удержалась:

— Увы, седею понемножку. Чтобы остаться блондинкой, приходится подкрашивать волосы.

Но Гудулич не желал этому верить. Кёвеш рассказал о детях, вспоминая, какие смешные слова и выражения они выдумывали, будучи малышами.

— Ну, а как вы, Геза? — спросила Бетти, хотя ясно было, что со вчерашнего вечера она многое уже о нем знает от мужа.

Гудулич начал распространяться о том,

как идут дела в кооперативе. Но затем, почувствовав, что это ей неинтересно, махнул рукой.

— Не стану вам докучать,— пояснил он.— Я ведь уже все на свете рассказал Руди.

— Мне? Ничего подобного,— запротестовал Кёвеш, добавляя себе в тарелку куриной лапши.

Тогда Гудулич завел речь о том, как он стал председателем.

— Так вот, в пятьдесят первом году областной комитет назначил меня председателем «Красной звезды». Рука у меня была твердая, воля непреклонная, служить так, служить.

Супруги лукаво переглянулись.

— На меня многие зуб тогда имели. Но и я сам плакал от злости, когда уполномоченные из района подчистую подметали крестьянские чердаки, не оставляя хлеба даже на едоков. И народ это видел. И видел также, что я топаю на заготовителей ногами. Был у нас в ту пору, в пятьдесят первом, а потом и в пятьдесят четвертом, один дуб — начальник, который никак не мог сообразить, насколько надо выполнять распоряжения уполномоченных. Вам не

скучно?

— Напротив! — с оживлением ответила Бетти. — Очень даже интересно.

Судя по выражению лица, ей и в самом деле было интересно.

— Я немного того, не очень стесняюсь в выражениях,— на всякий случай произнес Гудулич.

— Не беда. Мой Руди любит, когда люди говорят откровенно.

— Ну хорошо, я доскажу. В общем, мы уже тогда у себя в «Красйой звезде» не слишком давили приусадебные хозяйства, а обязательства по государственным по ставкам выполняли, но тоже не принимали их как смертный приговор. В дни контрреволюции, в пятьдесят шестом, бандиты искали, чтобы вздернуть на столбе, не меня, а того дуба из сельсовета. Я же его и спас от смерти. Оказался, значит, добрым дядей. Когда «Красная звезда» распалась, я тоже записал себе хольд виноградника, а поскольку женился на девушке из этого села, меня уже несчитали чужаком. Вот как получилось, что, когда в пятьдесят восьмом вновь начали создавать кооператив «Золотой колос», никто и не представлял себе иного председателя, как только меня.

— Мама, идите сюда! Послушайте, какие интересные вещи рассказывает тут Геза. Это Геза Гудулич, вы ведь помните его?

Мать Бетти вошла и села на стул.

«Гм, в этом семействе обо мне, видно, немало уже поговорили»,— подумал Геза, и это польстило его самолюбию.

Бетти резала на аккуратные ломтики какое-то мясное блюдо, сооруженное в виде полушара.

— Начну с того, уж если вам так интересно меня слушать, что в сорок пятом году, когда я состоял в хортистском отряде допризывников противовоздушной обороны, у меня, шестнадцатилетнего мальчишки, нашли листовки.

Какие, ты, Руди, можешь предполагать, если жандармы избили меня до крови, а потом привязали к ножке стола в жандармском участке, так что я не мог пошевелиться. Было это где-то в комитате Ваш, за Дунаем. «Пока не выдашь своих сообщников, будешь тут подыхать, мерзавец!» Из-под стола я видел только их кованые ботинки да сапоги начальника, он ходил взад-вперед больше других. Тогда жандармы уже вешали дезертиров без суда, и я дрожал от страха всю ночь.

— Тушеной капусты еще положить? — спросила Бетти.