Совсем недавно… Повесть
Шрифт:
– Это все?
Она кивнула. Она не счала, что есть еще одна учетная карточка, которая оформлялась в эту минуту, и что, быть может, она заинтересовала бы Курбатова больше.
Нового литейщика Курбатов увидел сначала издалека: тот стоял возле печки, опустив темные очки и разглядывая кипящий металл через лётку. Наступило время литья, - в цехе это всегда самые оживленные минуты. Новичок работал четко. Курбатов слышал, как техник Морозов, отошедший в сторону с мастером, вытирая платком вспотевшее лицо, сказал с довольным видом:
– Значит, говоришь, нашего полку прибыло?
А Виктор Осипович приносил
– Хотите?
– любезно предлагал он сотрудникам.
– Прелесть.
Одна из женщин попробовала и скорчила гримасу.
– А между тем, - с равнодушной назидательностью заметил Виктор Осипович, - очень полезная вещь.
И выпил еще полстакана.
Сотрудники, глядя на его сухое, тощее лицо с резкими морщинами, идущими от кончиков рта к подбородку, уверились в том, что у него нелады со здоровьем. Никто даже не оборачивался, когда по гудку, возвещавшему перерыв, Виктор Осипович доставал свою бутылку, торжественно наливал в стакан и разглядывал на свет пузырящуюся жидкость. Он уходил из отдела последним.
3
Между тем Найт решил, что время для решительного разговора с Тищенко пришло. Не в многотиражке, а в городской газете появилась большая критическая статья, где резко говорилось о недостатках на комбинате и в качестве примера приводился срыв скоростной плавки по вине сменного мастера Тищенко.
Найт позвонил Тищенко; тот был дома. «Да, да, заходите, деньги у меня есть, премию дали за прошлый квартал». Найт поехал к нему.
Когда Найт вошел в комнату и, не дожидаясь приглашения, сел, Тищенко не без удивления взглянул на него. С этим новым знакомым у Тищенко были связаны воспоминания не ахти какие приятные, и он хотел вообще прекратить знакомство. Поэтому он сразу же протянул деньги.
Но Найт отвел руку:
– Не надо. Садитесь, поговорим. Вы случайно не припомните, как три года назад приезжали на завод «Электрик»?
– Помню, конечно.
– А может, вспомните, как в частной беседе рассказали некоторые подробности об исследованиях в области блиндированной стали?
– Я не понимаю вас, - нахмурился Тищенко; у него дрогнули кончики губ, и Найт с удовольствием отметил: помнит!
– Так я это к тому говорю, что разведка… ну, как пишут, одного иностранного государства - была очень довольна этими сведениями. Теперь вы поняли меня?
– Заметив, что у Тищенко сжались кулаки и он приподнялся со стула, Найт коротко бросил ему: - Сидите спокойно, иначе… - и он выразительно хлопнул себя по заднему карману брюк.
Тищенко, очевидно, испугался угрозы и сел обратно; лицо у него было именно такое, какое хотел видеть Найт, - лиловое лицо и испуганные, расширенные глаза.
– Вам, - так же ровно, словно то, что он говорил, было заучено наизусть, продолжал Найт, - вам после всех ваших передряг, мне кажется, не особенно приятно будет, если на работе узнают об этом. Так же неприятно будет вам, если в одно уважаемое учреждение придет ваша расписка в получении пятисот рублей - отнюдь не от моей тещи… Ну, и затем ваш служебный пропуск, который вы передали мне для прохода на завод. Кажется, перспектива ясная?
– Что… что вам нужно от меня?
– еле прошептал Тищенко.
–
– В деньгах недостатка не будет, - вскользь заметил Найт.
– Вот вам еще пятьсот рублей.
– Вы… вы…
– Выбирайте, - пожал плечами Найт.
– Но учтите всё-таки: за то, что вы уже сделали, вас по головке не погладят.
Тищенко сразу же обмяк, у него недолго хватило сил сопротивляться. Найт поднялся:
– Как видите, я ничего не прошу от вас, ничего не требую, кроме… На днях начнется плавка для третьей турбины. Постарайтесь изменить рецептуру стали, это в ваших возможностях и… интересах. Вы поняли меня?
Тищенко смотрел на него невидящими глазами, - Найту пришлось повторить вопрос.
– Да, - выдохнул Тищенко.
– И вот что еще: у нас соглашение джентльменское. Я не требую от вас никаких расписок, никаких знаков солидарности. Всё остается между вами и мной. Когда я буду убежден в том, что вы эту мою просьбу выполнили, я возвращу вам вашу расписку о деньгах и служебный пропуск.
Уже подходя к двери, он снова обернулся:
– Кстати, не вздумайте делать глупостей. Меня схватить невозможно, а я, к тому же, не один… Да глядите вы веселей, ей-богу ничего страшного не происходит.
Найт вышел на улицу; были сумерки, но фонари еще не зажглись, и улица освещалась только тем светом, который лился из настежь открытых окон домов. Он дошел до угла дома. Здесь был разбит сквер, и Найт, почувствовав, как его всё-таки измотала эта беседа, сел на скамейку. «Впрочем, - думал он попрежнему о Тищенко, - если он не выбросится сейчас из окна, не повесится на собственных помочах, то, значит, он запутался основательно. Посижу, подожду на всякий случай, благо вечер хорош, и я один».
Найт чуть не пропустил Тищенко, задумавшись. Тот прошел быстро, слишком быстро, чтобы заметить Найта, сидевшего та скамейке. Тогда, отбросив папиросу, Найт вскочил и пошел следом.
Когда Найт увидел, как Тищенко свернул в один подъезд и как за ним хлопнула дверь, когда Найт поравнялся с этим подъездом и прочел, что было написано на стеклянной доске у входа, он быстро зашагал прочь, словно сейчас, сразу же, оттуда могли выйти люди, уже ищущие его.
А тут еще разом зажглись фонари, и стало светло, как днем, и Найту казалось, что встречные прохожие подозрительно оглядываются. Он свернул в темный переулок и стал пробираться к своему жилью, держась темноты. Надо убираться из Высоцка.
А Виктор Осипович?.. Что ж, его могут поймать, а могут и не поймать. Чёрт с ним, - он смертник, Найт даже не задумывался о его судьбе. Пропадет так пропадет, деньги за него получит он - Найт. У него была нехитрая философия: на других плевать, лишь бы мне уцелеть.
Он никуда не выходил два дня. Наконец, Виктор Осипович, так ничего и не узнавший о провале вербовки, сказал Найту:
– Завтра состоится плавка для новой турбины.
В литейном цехе на полу возились формовщики, шуршали чертежами, издали было смешно на них глядеть: будто взрослые, уподобившись ребятишкам, играют в песочек. Когда Виктор Осипович передал результаты своих наблюдений Найту, тот вздрогнул и заметно побледнел.