Совсем недавно… Повесть
Шрифт:
Через несколько дней после приезда Лавров зашел на этот вечерний перекур к Шейко и, никем не замеченный, сел в сторонке, за гранитным валуном, заранее приготовившись услышать что-нибудь интересное. Вокруг старшины сидело человек пятнадцать. Все доставали курево, чиркали спичками, с удовольствием делали первые затяжки. Людям, уставшим за день, приятно посидеть, покурить и поговорить о том, о сём.
– Ну, так о чем сегодня рассказать?
– спросил Шейко.
– Душещипательное?
– Отставить душещипательное. Научное давай.
– А ну его! Что-нибудь повеселее, байку к примеру.
– Байку так
– Шейко лукаво, для вида, задумался.
Все подвинулись к нему ближе и уже заранее улыбались, подталкивая друг друга: ну, держись, сейчас начнется.
– Как я с англичанами разговаривал, - рассказывал, нет?
– Нет, не рассказывал, давай!
– Ну, дело было такое… неофициальное. Поехал я прошлой осенью в город, зашёл к земляку. А он, знаете, в новом доме на проспекте Мира… такой дом шестиэтажный, в прошлом году только построили. Словом, въехал он туда на новую квартиру, и от завода недалеко, и квартирка дай боже мистеру Твистеру. Приехал, значит. И, значит, по случаю встречи сели мы за стол. Вдруг - звонок. Его жена пошла открывать, слышим, извиняются в прихожей, потом входят. Поглядели мы с Грицко и ахнули: англичане, ей-ей! Делегация какая-то. Выступил тут один наш, провожатый, надо думать: так и так, говорит, приехали они к нам, говорит, поглядеть, как живут советские рабочие, простите, говорит, за вторжение. Что ж, думаю, такое вторжение мы одобряем, ежели у тебя виза есть. Ну, походили они по квартире… Газовую ванну оглядели. Ну, понравилось. Один из них очень здорово говорил по-русскому, чёрт его знает, где насобачился. Гляжу, он меньше всего на хозяина внимание обращает, всё ближе ко мне да ко мне.
«Вы, - говорит, - кто?» - «Я, - говорю, - военнослужащий, в звании старшины», - «Очень, - говорит, - приятно, я сам был сержантом», - и ручку мне тянет и называет такую фамилию, что сказать неприлично… Словом, нехорошая такая фамилия, а тут, понимаете, женщина всё-таки. Чёрт, думаю, с тобой, тут твои родители виноваты, а дальше посмотрим. Подъезжает он, вижу, ко мне и спрашивает: очень, говорит, сильно вы к войне готовитесь?..
Шейко замолчал, с наслаждением прикуривая от соседа. Лавров улыбнулся: ах, хитрец, знал, когда замолчать, на самом интересном месте. Но рассказчика поторапливали, и он спокойно сказал:
– Не спеши. Козьму Пруткова читал? Так вот то-то же, что не читал. Поспешность, говорил он, нужна только при ловле блох.
Он переждал, пока утихнет смех.
– Так на чем мы остановились? Да… Что ж, говорю, если вы готовитесь, нам ведь не сложа ручки сидеть.
Он поморщился, да и говорит: «У вас песня есть про бронепоезд на запасном пути».
– «Точно, - говорю, - товарища поэта Светлова песня».
– «Про поэта, - говорит, - я такого не слыхивал, а вот что бронепоезд вы с запасного пути перевели - знаю».
«Ну, - отвечаю я, - вранье это, мистер… Не те газеты читаете. Это вы же в Корее дела делаете такие, что…» - гляжу, а он оживился весь. Нет, думаю, дулю тебе, - во избежание ноты протеста умолчим, что вам за такое дело положено.
«Ну, хорошо, - говорит, - сойдем с этой щекотливой почвы, а вот вы скажите, вы подписывали обращение Совета мира?» - «А как же, - говорю, - конечно, подписывал».
– «Так почему же вы в армии тогда? Мир и армия, дескать, - вещи разные».
– «А потому, что мы ведь мира не просим,
– «Ну, хорошо, сойдем и с этой почвы. А как, - спрашивает, - вам нравится ваше оружие?» - «Что ж, - отвечаю, - очень безотказное даже оружие».
Гляжу, а он опять морщится, - не по душе ему это. А меня, понимаете, так и подмывает ему что-нибудь едкое сказать. Из последних сил креплюсь. И он, видно, тоже чего-то хочет спросить, да боится. Ну, так и разошлись, я даже вздохнул, - мало поговорили.
Ушли, значит. И жена земляка моего ушла в детский сад за сынишкой, а мы с дружком пошли во двор, в гараж, его машину смотреть, «Победу». Глядим, а англичане-то во дворе.
Доски там всякие во дворе, канавы, известка, кирпич - словом, развал и столпотворение. И вот играют там трое ребят, копаются чего-то, перемазались в глине - смотреть тошно… Англичане друг дружке чего-то шепчут и на ребят кажут, мол, вон у них детство какое, по задворкам да в грязище.
Гляжу, тот, который здорово по-русскому насобачился, идет к ним и спрашивает: «Вы что ж тут играете? Есть же у вас и площадки для игр, и парки, и детские сады?». Тут поднимается сынишка моего земляка, вихры в глине, руки грязные, да и отвечает: «Есть, - говорит, - конечно».
– «Почему же вы во дворе?» - «А мы, дяденька, Волго-Дон строим. Вот это, стало быть, шлюз - скоро откроем. А в детсаде, говорит, никаких стройматериалов нет, не то что здесь».
Тут прибегает жена моего земляка, да как начала жалобиться: который день Вовка из детсада убегает свой Волго-Дон строить, вон как весь перемазался.
Я стою хохочу, а Вовка насупился и - то ли матери, то ли мистеру: «Ну и убегаю, ну и подумаешь. Еще не то построим».
Я не выдержал тогда; словом, подошел к мистеру да так тихонько ему: «Вот, - говорю, - армия-то нам для чего нужна, понимаете?
Чтобы ребят охранять. А у нас, - говорю, - много ребят нынче, даже такие шпингалеты свои Волго-Доны строят». Тут повернулись они и ушли, а этот, с неприличной фамилией, даже воротник поднял.
Шейко кончил. И кто-то - Лавров не видел, кто, - подытожил рассказ:
– Верно, мистер, наделали на тебя, так не чирикай, как тот воробей.
И все разразились дружным хохотом. Лавров тихо отошел, и уже в своей палатке, зажигая лампу, подумал, что, в сущности, это та же политбеседа, умная, живая, и надо поговорить с Шейко - пусть побольше он рассказывает таких «баек», - а знает он их, надо думать, великое множество.
Было уже поздно; возвещая конец дня, гулко ударила пушка. Лавров достал с самодельной полки два наставления и развернул их. Сегодня на очереди был ручной пулемет Дегтярева, но по одному наставлению много не узнаешь. Лавров захлопнул книжку и вышел.
Шейко еще не ложился спать. Он был на складе оружия и вместе с дежурным по роте проверял, всё ли на месте. Увидев Лаврова, он вытянулся.
– Вольно. Вот что, товарищ Шейко. Дайте-ка мне ручной пулемет, хочу разобраться… Безотказное оружие, - добавил он, и Шейко понял, что офицер слышал его «байку».
Через пять минут Лавров был в своей палатке, и когда батальонный писарь, принесший Лаврову два письма, заглянул туда, он увидел русую голову, склонившуюся над столом, и услышал, как Лавров говорил сам себе: