Совсем рядом

Мартынов Георгий Сергеевич

Я энергично запротестовал, ссылаясь на то, что меня ждут дома.

— Тогда раздевайтесь, надо подсушить вашу одежду.

С этим я вынужден был согласиться.

Он заставил меня выпить горячего чая с рюмкой коньяку, укутал одеялом, а когда моя одежда подсохла, принялся за утюжку, не слушая моих протестов.

А я, мне стыдно теперь в этом признаться, все это время думал о том, что предстоит выслушать какую-то историю, которая меня в тот момент совершенно не интересовала. Но оказалось, что я недооценил деликатности

моего нового знакомого.

Когда я наконец оделся, он взялся за телефон.

— Думаю, что такси не придется долго ждать,—сказал он при этом.—То, что я хочу вам сказать, отложим на завтра, если не возражаете.

Такси почти совсем не пришлось ждать.

Он заставил меня взять его плащ.

— Не спорьте! Завтра вы мне его вернете. Я буду дома весь день. Но на всякий случай запишите номер телефона.

Действовал ли он только из чувства доброжелательности, или хотел гарантировать мой вторичный визит, не знаю. Думаю, что второе играло все же какую-то роль.

Приехал бы я к нему на следующий день, если бы не было необходимости вернуть плащ? Безусловно да! Он не оставил мне ни малейшей возможности ответить на его заботы неблагодарностью.

ТО, ЧЕГО НИКТО И НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ

«Утро вечера мудренее».

Эта очень старая пословица вспомнилась мне сразу по пробуждении на следующее утро. И вспомнилась потому, что, расставаясь с Иваном Степановичем, я был уверен в том, что его «тайна», кроме как для него, не представляет интереса ни для кого другого. Теперь же я чувствовал нетерпение узнать ее и странную уверенность—«тайна» интересна и важна!

Единственное, что меня несколько смущало, была его фраза о том, что доказательства были, а теперь их нет. Очень уж это было похоже на стандартный литературный прием. Но, как оказалось, именно в этом вопросе и заключалась моя ошибка.

Мне стоило труда не отправиться к нему слишком рано. Только в начале двенадцатого я наконец решился и позвонил ему по телефону, осведомляясь — когда можно приехать и привезти плащ?

— Какой плащ?—спросил он (это прозвучало убеждающе искренно).—Ах, да! Но дело не в плаще. Приезжайте, когда хотите. Я жду вас с нетерпением.

Проще всего было ехать на троллейбусе, но я вызвал такси. В результате я появился в его квартире на полчаса позже. Он встретил меня как старого знакомого, но сразу же огорошил неожиданным вопросом:

— Когда вы уезжаете? Вчера я забыл спросить об этом.

— Куда уезжаю? — спросил я удивленно, хотя мог бы догадаться, о чем он спрашивает.

— Насколько я вчера понял,—ответил он,—вы собираетесь ехать в Коктебель.

Только тут я вспомнил, что действительно говорил в кафе о моем отъезде.

— В следующую среду. Двадцать пятого.

— Мне следует поторопиться,—сказал он.

— Что-то я плохо вас понимаю.

Он улыбнулся (впервые

с момента нашего знакомства), и его лицо сразу помолодело от этой открытой улыбки. Я подумал, что он, видимо, значительно моложе, чем показался мне вчера.

— Помните, я говорил вам, что у меня есть существенная причина рассказать все именно вам? Так вот, эта причина заключается в том, что вы едете в Коктебель, или Планерское, как называется теперь это место. А торопиться мне надо потому, что я должен быть там одновременно с вами. Ведь путевки у меня нет.

— То, что вы сказали мне, ничего не объясняет.

— Объяснит, когда я расскажу вам…

— Я готов выслушать вас.

— Не перебивая и не улыбаясь?

Я понял, что он хотел сказать последними словами, и ответил вполне серьезно:

— Обещаю вам это!

— Тогда садитесь поудобнее и запаситесь терпением. Рассказ будет длинным.

Его рассказ действительно оказался длинным. И столь подробным, что я только поражался его памяти, ведь все это происходило двадцать восемь лет назад!

Решив опубликовать рассказ Ивана Степановича, я должен был подумать о том, чтобы читатели не знали все с самого начала. Поэтому наш дальнейший разговор я излагаю сокращенно, умалчивая о некоторых его деталях, вернее об одной детали, которая послужила, выражаясь его словами, «существенной причиной» того, что он рассказал все именно мне…

Дальше мы говорили примерно так:

— Что вы думаете обо всем этом?—спросил он, — Только откровенно.

— Как вы могли столь подробно запомнить все свои разговоры?—спросил я вместо ответа на его вопрос.

— Поставьте себя на мое место,—ответил Иван Степанович,—и вы легко это поймете. Каждое слово врезалось в мою память навсегда. Иначе не могло и быть. Но я заключаю из того, что вы сейчас сказали,—вы мне не верите!

Я решил сказать ему правду.

— Думаю, что все это сюжет для фантастического рассказа. И понимаю, почему вам не поверили ученые. Но слушал я вас с большим интересом.

Он поморщился.

— А вы внимательно меня слушали?

— Даже очень внимательно.

— В таком случае вы должны помнить о том, как в мои руки попала…

Я вздрогнул, только сейчас поняв, "то его рассказ еще не окончен, что он может получить продолжение, которое все изменит.

— Вы хотите сказать, что она…

— Существует,—перебил он.—Точнее, я очень надеюсь, что существует. Понимаю, конечно, что с моей стороны было непростительно не сделать попытки найти ее раньше, но так сложились обстоятельства. Честно говоря, я давно решил, что найти ее невозможно. И вот вчера, слушая ваш разговор и узнав из него, что вы едете в Коктебель, то есть на то место, где все это произошло, я внезапно, совершенно неожиданно для себя, решил сделать попытку… с вашей помощью.