Совы в Афинах
Шрифт:
Лукавым голосом он сказал: “Ты так же стремишься вернуться в Афины ради своих друзей-философов, как и ради торговли”.
Его кузен даже не пытался отрицать это, что испортило удар. Соклей просто склонил голову в знак согласия и сказал: “Конечно, рад”.
“А как насчет тебя? Почему ты так стремишься попасть в Афины?” Отец Менедема спросил его. Он сам ответил на свой вопрос: “Ты жаждешь этого из-за всех тамошних распущенных женщин, вот почему - всех скучающих, неверных жен, которые не заботятся о своих мужьях или о том, чтобы поступать как подобает. В любой день ты скорее
Менедем вежливо улыбнулся в ответ. “Пронзать их копьем веселее”. Это тоже был сленг, очевидного рода.
Соклей фыркнул. Филодем закатил глаза. Он сказал: “Шути сколько хочешь об измене сейчас, но это доставило тебе больше неприятностей, чем кому-либо другому, с тех пор как Парис сбежал с Еленой”.
Это было несправедливо. Отец Менедема’ несомненно, знал, что это несправедливо. Но в этом было достаточно правды, чтобы ужалить. У Менедема действительно было хобби соблазнять чужих жен, и из-за этого у него были неприятности. Пытаясь предотвратить дальнейшие остроты Филодема, он сказал: “Ну, мы не будем останавливаться в Галикарнасе по пути в Афины”.
В Галикарнасе был муж, который убил бы его при первом же взгляде - который чуть не убил его несколько лет назад. Менедем надеялся, что парень погиб, когда Птолемей осадил город пару лет назад. Он хотел, чтобы город пал и был разграблен, но не тут-то было. Старший сын Антигона, Деметрий, быстро перебросил армию с юго-востока и сменил ее.
Филодем, несомненно, упомянул бы Галикарнас, если бы не сделал этого. Несмотря на то, что он это сделал, его отец ухватился за это: “Ужасно, когда наша фирма не может вести бизнес в полисе, потому что ты оскорбил жену одного из видных граждан”.
“Клянусь Зевсом, она не была разгневана”, - сказал Менедем. “Она наслаждалась каждой минутой этого. С другой стороны, ее муж ...”
“Нет смысла ссориться из-за этого сейчас”. Соклей сделал все возможное, чтобы заключить мир. “Мы не можем этого изменить. Все кончено. Это сделано. Ни один человек не может войти в одну и ту же реку дважды ”.
Это был философский слоган; Менедем знал это, даже если у него было меньше образования, чем у его двоюродного брата. Если Филодем и знал, ему было все равно. “Я хочу удержать его от того, чтобы он снова прыгнул в эту реку прелюбодеяния”, - сказал он. Затем он указал на Соклея. “И ты тоже, собственно говоря”.
Соклей поморщился. Прошлым летом в Иудее он переспал с женой трактирщика. Теперь его вымазали дегтем той же кистью, что и Менедема - и отец Менедема не стеснялся использовать эту кисть, чтобы покрасить его в черный цвет. “Сэр, с этим тоже покончено”, - сказал Соклей.
“Что это значит?” Спросил Филодем. “Что ты больше не будешь этого делать? Я надеюсь, что это то, что это означает, клянусь богами”.
“Я тоже надеюсь”, - сказал Соклей. Он наслаждался своей маленькой вылазкой в адюльтер гораздо меньше, чем Менедем наслаждался своими интрижками. “Я надеюсь на это, но кто может знать наверняка? Будущее - это книга, которая еще не развернута”.
Филодем ощетинился. Он хотел обещаний, а не колебаний. Однако, прежде чем он успел
Соклей спрыгнул со стула, на котором он сидел. “Ну, мне лучше вернуться в дом моего отца”, - сказал он. Ксантос был честным, искренним и дружелюбным - и смертельно скучным человеком, никогда не использовавшим слово, когда следовало произнести речь.
“Приведи его сюда, Бриаксис”, - сказал Филодем. “Отведи его подальше от дождя и принеси ему вина. Ты останешься и поговоришь с ним, не так ли, сынок? Он повернулся к Менедему с мольбой в глазах.
“Останься и послушай его, ты имеешь в виду?” - Сказал Менедем, когда раб - и Соклей - направились к двери. Теперь у него был шанс отомстить своему отцу за то, что тот устроил ему разнос из-за его привычек - был и воспользовался им. “Нет, спасибо, сэр. Мне нужно кое-что сделать наверху, и я боюсь, что они не успеют. Я уверен, что Ксантосу будет что сказать очень много - очень много интересного. Прощай ”.
Он вышел из мужской палаты, когда Бриаксис подвел к ней Ксантоса. Другой торговец, пухлый и седовласый, помахал ему рукой. Он помахал в ответ - и продолжил идти к деревянной лестнице, которая позволила бы ему сбежать. Позади себя он услышал, как Ксантос пробубнил приветствие своему отцу и отважно вежливый ответ Филодемоса. Посмеиваясь, Менедем продолжил подниматься по лестнице.
За закрытыми дверями женской половины вторая жена его отца и рабыня ткали ткань из шерсти. Рама ткацкого станка скрипела и дребезжала, когда Баукис работал. Менедему всегда казалось невозможным думать о ней как о своей мачехе. Как он мог, когда она была на десять или одиннадцать лет моложе его?
Она что-то сказала рабыне, которая ответила. Закрытая дверь приглушала звуки, так что Менедем мог слышать голоса, но не слова. Обе женщины рассмеялись. Менедему стало интересно, какие женские сплетни их позабавили.
Он прошел в свою комнату. В ней стояли кровать, табурет и комод. В данный момент, когда ставни были закрыты от дождя, здесь было темно, мрачно и уныло. Менедему было все равно. Все, что угодно, включая унылую, мрачную комнату, было лучше, чем оставаться в андроне и слушать, как Ксантос репетирует речь, с которой он собирался выступить на Ассамблее, или, что еще хуже, повторяет речь, которую он уже произнес там.
Через некоторое время снизу донеслись нарастающие и спадающие интонации довольно лягушачьего баритона Ксантоса. Менедем улыбнулся про себя. Конечно же, друг его отца был в полном разгаре риторического полета. Менедем задавался вопросом, как долго его отцу придется терпеть эту чушь. Ксантос мог продолжать в течение пары часов, не замечая, что заставляет людей вокруг себя желать смерти, или он был мертв, или все были мертвы.
Вместо того, чтобы умереть, Менедем уснул. Когда он проснулся, Ксантос все еще продолжал действовать. Менедем зевнул, потянулся и тихо хихикнул. Филодем не смог бы сравниться с ним там, как бы ему этого ни хотелось. Если бы он начал храпеть и упал со своего табурета там, в андроне, Ксантос мог бы заметить. С другой стороны, он мог быть настолько увлечен собственным красноречием, что не сделал этого. Тем не менее, вежливый человек не стал бы рисковать.