Союз еврейских полисменов
Шрифт:
– Какого дьявола? – спрашивает Ландсман с вежливой нейтральностью. Жаль, конечно, ее разочаровывать, но…
– Два месяца тебе предстоит провести в обществе бывшей жены, – без запинки отвечает Бина. – Мужайся… А там… – Она слегка поводит ладонью.
Сразу после развода Бина отправилась на юг. на какие-то годичные курсы повышения квалификации, повышения по службе. По возвращении заняла ответственный пост детектива-инспектора отдела по расследованию тяжких преступлений в Якови, «Северной Венеции» острова Чичагова. Там нашла приложение своим талантам и опыту, исследуя периодически повторяющиеся по шаблону
– Не рад меня видеть, Меир? Как тебе нравится моя парка?
– В высшей степени… э-э… оранжевая.
– Надо, чтобы тебя издали замечали, – объясняет она. – Не то примут за медведя и подстрелят.
– Очень, очень эффектно. И к цвету глаз подходит.
Бина воспринимает комплимент, как будто банку с содовой, которую, как она сильно подозревает, щедрый даритель предварительно интенсивно взболтал.
– Таким образом, я заключаю, что ты удивлен моим появлением.
– Да, разумеется, очень удивлен, – спохватился Ландсман.
– Во всем виноват Фельзенфельд, – вздыхает Бина.
Опять Фельзенфельд. Сначала Шпрингер прошлой ночью, теперь… Что ж, все ясно, не такие задачки решали. Это тебе не Подольски поймать.
– Свалил, что ли, Фельзенфельд?
– Позавчера. Вчера в Мельбурн дунул, в Австралию. Там у его жены сестра.
– И теперь я, значит, твой подчиненный. – Он понимает, что это никоим образом не интриги Бины, что эта работа для нее, даже на два месяца, – существенное достижение, служебный рост. И все равно у него в голове все это не укладывается. – Да брось ты. Не может этого быть.
– В наши дни все возможно. Газет не читаешь.
Тут лицо ее просветлело, морщины разгладились, и Ландсман понял, каких усилий ей стоит общение с ним. Он понял, что сзади подошел Берко.
– Все в сборе, – констатировала Бина.
Ландсман повернулся. Берко остановился у него за спиной. Движется он бесшумно, объясняя это свой индейской кровью. Ландсман, правда, склонен объяснять бесшумность передвижения своеобразием походки друга, мягкостью, с которой его снегоступы касаются земли.
– Уже, уже. – реагирует Берко. С первого же знакомства, когда Ландсман привел домой Бину, она и Берко объединенными усилиями принялись рядить его в домашние клоуны, всячески донимать, беззлобно подшучивать. Бина протянула Берко руку, он сердечно ее встряхнул.
– Добро пожаловать домой, детектив Ландсман.
– Инспектор, – поправила она. – Гельбфиш. Снова.
– Прошу прощения. Ошибся. Дважды, – усмехнулся Берко. – Как в Якови?
– Нормально.
– Понравилось?
– Как сказать… Не заметила.
– Познакомилась с кем-нибудь?
Бина покачала головой и покраснела. Потом она поняла, что покраснела, и краска на ее лице сгустилась еще больше.
– Работала. Просто работала.
Густо-розовый диван исчез за углом контейнера-модуля, и Ландсмана посетило еще одно озарение.
– Похоронная команда на подходе.
Он имел в виду комиссию министерства внутренних дел, учрежденную на время переходного
– Мистер Большая Лопата появится в понедельник, – кивает она. – Самое позднее – во вторник.
– Фельзенфельд, – с отвращением ворчит Ландсман. – Три бельма ему в глаз… – Чего еще от этого типа ждать? Слинял за три дня до появления шомера из похоронной команды.
Из трейлера вываливаются еще двое работяг, выносят библиотечку порнографии и портрет президента Соединенных Штатов, цветная печать на картоне. Стандартный портрет, все на месте. Подбородок попкой, раздвоенный; фотозагар игрока в гольф, лихая обветренность яхтсмена-квортербэка, нападающего-непопадающего, неисчерпаемые резервы фотоэнергии и фотоуверенности. Детективы при случае натягивали на портрет дамские трусики в кружавчиках и обстреливали его катышками смоченной туалетной бумаги.
– Время кроить саван для нашей конторы, – изрекает Берко, глядя вслед портрету.
– Нет, ты еще ничего не понял, – говорит Бина, и Ландсман догадывается по ее интонации, что у нее куча новостей, одна другой хуже. – Пошли, ребята, – приглашает Бина, как пригласил бы любой инспектор на ее месте, и Ландсман должен повиноваться. Пять минут назад мысль выполнять распоряжения бывшей жены показалась бы ему абсурдной, но, видя, как она кивнула в сторону модуля, он надеется, что все его чувства и эмоции в ее отношении, если таковые еще уцелели, утонут в серости служебной субординации.
Как и полагается в ситуации поспешного бегства, офис Фельзенфельда выглядел так, будто хозяин вышел только что с намерением вскоре вернуться. Снимки в рамках, полузасохшие комнатные растения в горшках, батарея бутылок сельтерской и куча противокислотной медицинской жвачки.
– Располагайтесь, – предложила Бина, развернув к себе мягкое конторское кресло на колесиках и по-хозяйски в нем располагаясь. Под скинутой ядовито-оранжевой паркой оказались пыльно-коричневый брючный костюм и простая белая блузка. Этот наряд больше соответствовал представлениям Ландсмана о вкусе Бины. Он неудачно попытался абстрагироваться от распиравшего блузку тяжелого бюста, родинки и веснушки которого до сих пор еще не стерлись из его зрительной и тактильной памяти. Они с Берко повесили верхнюю одежду на крюки у двери, держа головные уборы в руках, уселись на стулья. Взгляды жены Фельзенфельда и его детей все так же направлены на посетителей кабинета, все так же удивлен своей безвременной кончиной болтающийся на леске лосось с отпускного фото беглого хозяина кабинета.
– В общем так, ребята, – решительно начала Бина, известная обоим своей манерой приступать к делу без долгих предисловий. – Ситуация у нас с вами, конечно, не фонтан. Не улучшает ее и то, что один из вас мой бывший муж, а другой, гм. кузен. – Она эмоционально припечатала по-американски: – Shit. – И по инерции привесила еще фразочку на том же наречии: – Know what I'm saying? Так?
Судя по паузе, Бина ожидала ответа. Ландсман всем корпусом повернулся к Берко.
– Ты, что ли, кузен?