Союз еврейских полисменов

Чабон Майкл

– Кто еще захочет жить в этом курятнике? – своеобразно преломляет его мысль Бина, вздергивая застежку молнии парки до подбородка. Бина хлопает дверцей ландсмановского рыдвана. Следует ритуальная перестрелка взглядами с местным женским контингентом. – Глаз стеклянный, деревянная нога, ни один ломбард не примет, – вот что такое это место.

Перед фасадом мрачного амбара местного многознатца бакалавр избивает половик палкой от метлы. Половик пропитан психотропным моющим раствором, на асфальте три безнадежных пятна, натекших из ржавых колымаг, которые здесь всерьез принимают

за автомобили. Юный монстр терзает и ласкает тряпку торцом и длиной дрына. Завидев Бину, он впрыскивает в свой раж толику ужаса и благоговения. Такое же выражение появилось бы на его междупейснике, появись здесь вместо Бины Искупитель в оранжевой парке. Взгляд его прилип к тому, что торчит из парки, как язык малолетка к латунной дверной ручке; чтобы оторвать его, придется приложить немалое усилие и испытать мучительную боль.

– Ребе Цимбалист! – рявкает Ландсман.

– Он-таки здесь, но сильно-сильно занят, – с готовностью сообщает молодой человек.

– Таким же неотложным делом, как и ты, – предполагает Ладсман.

– Я был там не у места, – выдавливает бакалавр, жалея себя, и устремляет указующую скулу свою на Бину, не вовлекая в жест иных частей тела. – Ей туда нельзя. Она там не у места.

– Видишь это, сладкий мой? – сует ему Бина свою бляху. – Я как конверт с деньгами, везде у места, лучший подарок.

Изверг забывает про жертву, прячет орудие пытки за спину, как будто боясь его обличительной силы.

– Ребе Ицык… Вы его арестуете?

– Иди ты… – удивляется Ландсман, подступая к бакалавру. – А за что, подскажи мне, милый?

Чего не отнимешь у бакалавра из ешивы, так это таланта отвертеться от вопроса.

– Откуда мне знать? Будь я законником в модных штанах, так торчал бы я тут с палкой-тряпкой, скажите на милость?

В амбаре собрание вокруг большого картографического стола. Ицык Цимбалист инструктирует свою команду евреев в желтых комбинезонах, с расфасо ванными в сеточки кранцами бород на подбородках. Вторгшаяся к ним женщина воспринимается всеми как назойливая муха. Цимбалист последним отрывает взгляд от стола с очередной насущной проблемой, оценивает появившуюся в дверях проблему новую, нежданную, кивает вошедшим и хрюкает с упреком, как будто укоряя полицейских за опоздание.

– Доброго утречка, джентльмены, – дудит Бина, и голос ее расплывается в мужском амбаре. – Я инспектор Гельбфиш.

– Доброе утро, – откликается местный многознатец.

Лицо его бесплотное нечитаемо, как блеск клинка или голый череп. Ловко скатывают карту его руки, перевязывают ее бечевкой, суют в кажущуюся неразбериху таких же свертков. Размеренные движения старика, забывшего спешку как порок дней молодых. Шаг его нечеток, но жест точен и аккуратен.

– Пообедали, – сообщает он своей команде, хотя на столе ни крошки съедобной.

Команда колеблется, обтягивая старца неправильным эрувом. готовая защитить его от мирских хлопот, два источника которых блистают бляхами под их родным кровом.

– Им бы лучше далеко не расходиться, – замечает Ландсман. – Может, с ними тоже побеседовать придется.

– Подождите в машинах, –

обращается к людям Цимбалист. – Не болтайтесь здесь.

Они направляются через склад к гаражу. Один задерживается, путаясь пальцем в сетке бороды.

– Раз обед миновал, ребе Ицык, так, может, мы займемся ужином?

– Можете и завтрак прихватить, – ворчит Цимбалист. – Всю ночь работать придется.

– Много работы? – сочувствует Бина.

– Шутите! Года не хватит разобраться. Грузовой контейнер нужен.

Цимбалист подходит к электрочайнику и звякает стаканами.

– Ну-ну, Ландсман, я слыхал, что у вас этой бляхи немножко не было, нет?

– Таки неплохо со слухом у вас, ребе Ицык.

– Слышу только то, что говорят.

– Слышали о туннелях под Унтерштатом? На случай, если американцы нас разлюбят и решат провести «акцьён»?

– Такое трудно не услышать. Даже до ваших ушей дошло.

– Может, случайно у вас имеется и план этих туннелей? Входы, выходы, соединения, переходы…

Старик все еще стоит к ним спиной, разрывает упаковку пакетиков чайной заварки.

– Ни о какой случайности не может быть и речи. Совершенно закономерно имеются у меня эти планы.

– Так что если бы по какому-то резону захотелось вам ввести или вывести кого-то, для примера, скажем, из отеля «Блэкпул» на Макса Нордау, так это для вас проще пареной репы?

– И с какой это стати? – удивляется Цимбалист. – Я в таком клоповнике моське своей обожаемой тещи жить не пожелал бы.

Он выключает чайник, не дав воде вскипеть, заливает заварку в мешочках. Стаканы ставит на поднос, туда же пристраивает банку с джемом и три чайных ложечки. Втроем они присаживаются к его столу в его углу. Пакетики неохотно окрашивают тепловатую водицу. Ландсман оделяет всех «папирозами», предлагает огонь. Из фургонов доносятся звуки – не то крики, не то смех, так Ландсман и не понял.

Бина прогуливается по помещению, восхищается количеством гибкого погонажа, его разнообразием, осторожно обходит спутанные клубки провода, серой резины с кроваво-красными пятнами меди на срезе.

– Ошибок не случалось? – интересуется Бина. – Не там проволоку протянули, не туда кого-нибудь послали…

– Не смею допускать ошибки, не отваживаюсь. Суббота – штука серьезная. Если народ перестанет доверять моим картам, мне конец.

– У нас еще нет результатов баллистической экспертизы относительно оружия, убившего Менделя Шпильмана, – продолжает Бина с той же интонацией. – Но рану ты видел, Меир.

– Видел.

– Не похоже на, скажем, «глок», ТЕС-9 или еще что-нибудь в том же духе?

– По моему скромному мнению, нет.

– С Литваком, его командой и их оружием ты поворковал достаточно.

– Прекрасные мгновения!

– В их песочнице неавтоматических формочек-лопаточек не обнаружил?

– Нет. Нет, инспектор, не обнаружил.

– Ну, так и что? – интересуется Цимбалист, опуская свой хрупкий седальник на надувной резиновый пышкопончик. венчающий сиденье застольного стула. – И почему это до меня относится, позвольте вам спросить? Какие такие причины имеются?