Союз нерушимый
Шрифт:
Тут уж я сообразил, чем дело пахнет, и бочком, бочком, в задние ряды. Хотел деру дать — а там эти, красноповязочные, цепью стоят, и все со зброей. Ну совсем как фрицы, которые меня в сорок втором на работы гоняли — только овчарок нет. И никуда с площади не уйти! Что делать — пошел еще за горилкой! А дальше помню плохо, вот верите, гражданин начальник, как хорошо выпью, то память отрубает напрочь. Но вроде бы, никого я не прибил, поскольку был лишь как все, в первые ряды не лез, не геройствовал. Стрельбу помню, то вдали, то совсем близко — но не бой настоящий, а короткие перестрелки. Еще помню, били кого-то толпой, не знаю кого и за что. А тогда нам главные сказали, не расходиться, пока Москва ответ не даст — а пока, для порядка, разбиться на сотни и взводы, и слушаться
Гражданин начальник, верите — вот будто не всерьез все казалось! Не знаю, как те, кто сброю получил — а наша сотня, к примеру, лишь по улицами болталась, как неприкаянная, ну хулиганничали конечно, брали что плохо лежит, но чтобы против СССР и Сталина? У нас и зброи ни у кого не было, разве что у сотенного и двух взводных, по пистолету. Мне даже весело было, на второй день — поскольку никто нам не мешал, милиция куда-то пропала, а армейские, ну проезжали иногда машины, и все! Как майдан в праздник — думал, погуляю, и домой, будет что жинке рассказать, чтоб не ругала шибко зато, что без покупок приехал! Ну и горилка, конечно — это было свято, кормились мы сами, что бог, вернее, революция-реквизиция пошлет, но вот горилку на площади выдавали регулярно, по чарке на человека, три раза в день!
Гражданин начальник, за что? Мы же ничего не сделали, как же можно, живых людей, и танками давить, как фашистов? На Шевченко ужас что было — мы идем, и танки навстречу, из пулеметов поверх голов, и крик, всем лежать, не вставать, не шевелиться! Лишь те, кто в задних рядах были, успели в переулки утечь — кучка нас в кабак, от такого, сидим, мирно горилку пьем. И тут нас всех и повязали, кто озброенный, тех сразу к стенке, даже слушать не стали — а прочих всех как стадо погнали, какие-то конные с нагайками, ну прямо как царские казаки! И хлестали нас по головам, даже за слово, без дозволения сказанное — а после обыскивали, раздевали, плечо зачем-то смотрели. Гражданин начальник, там офицер из СМЕРШ говорил, что нам всем по "четвертному", за попытку свержения Советской Власти — Параську мою пожалейте, она ж родила в году прошлом, и снова на сносях, дети ведь отца даже не узнают! А когда я это сказал, смеялся тот офицер — что если она сообразит развод потребовать, то и сама и дети во всех правах останутся, ну а если не захочет, или окажется, что знала и соучаствовала, то ее тоже… Гражданин начальник, я же никого там и пальцем не тронул, за что мне двадцать пять лет?
— Гражданин Пацюк, вы подумайте лучше, как вам повезло, что вообще живы остались. Теперь же у вас шанс есть пустяком отделаться — от пяти до восьми лет, и всего лишь исправительных работ, выплачивать за все, что в Киеве сожгли и погромили. Поскольку синяка на плече у вас нет, и следов горючего на одежде тоже. Разумеется, при условии активного сотрудничества со следствием — иначе участником организованного вооруженного выступления пойдешь, а это по закону уже лагерь, от десятка до двадцати пяти. Так кто конкретно вам про будущие бедствия и голод говорил? Ваш председатель — когда, какими точно словами?
Ватутин Н.Ф. Записки командующего фронтом. Изд.1964 (альт. — ист.)
В июне 1944 я был вызван в Москву, вместе с группой офицеров штаба Первого Украинского, для доклада в Генштабе по обобщению боевого опыта, а также решения текущих вопросов о переброске части войск и Дальний Восток и переводе вооруженных сил в режим мирного времени.
22 июня я был срочно вызван к Сталину. Присутствовали Берия, Василевский, Антонов, Пономаренко, Абакумов. Там я, с гневом и возмущением, узнал, что в Киеве готовится вооруженный бандеро-фашистский мятеж. Причем товарищи из ЦК КПУ, а также командующий Киевским военным округом Герасименко проявляют преступную пассивность. С 24 часов Указом Верховного Совета, в Киеве будет объявлено чрезвычайное положение — вам же, товарищ Ватутин, надлежит немедленно вылететь в штаб КВО, приняв командование
Вопрос Верховного Главнокомандующего был чисто риторический. Как любой из полководцев Советского Союза, я видел свой долг в том, чтобы не жалея себя, устранить любую военную угрозу СССР, откуда бы она ни исходила, извне или изнутри. Фашиствующие недобитки еще не навоевались, не извлекли урок и жаждут нашей крови? Так уничтожить их без пощады!
— Товарищ Ватутин, я не сомневаюсь в вашей способности взять Киев штурмом, как Берлин — сказал Сталин — но это все же наш, советский город. И наши советские люди там — которых, я надеюсь, куда больше, чем фашистов. Товарищ Пономаренко, объясните политическую сторону дела.
Напомню читателям, что сорок четвертый был годом территориально-административной реформы СССР. В частности, довоенная УССР должна была разделиться на Украинскую АССР, с западной границей на 1939 год, и Галицко-Волынскую ССР. Что вызывало у отдельных товарищей на местах недовольство, поскольку влекло за собой упразднение, расформирование некоторых учреждений и органов. Это усиливалось прежде проводимой национальной политикой, согласно которой любое национальное развитие всячески поощрялось, даже невзирая на перегибы, влекущие откровенный сепаратизм. Летом 1944 наконец приступили к практическому осуществлению реформы, реорганизации органов власти, смены их подчинения (прежде, даже госбезопасность и ОВД на Украине замыкались на свои НКВД(У) и НКГБ(У) в Киеве, которые в свою очередь были подчинены общесоюзным НКВД и НКГБ — что в значительной степени объясняет, отчего заговор не был своевременно раскрыт). Проводилась политика открытого примирения с ОУН, "ради спокойствия и мира", всякие подозрительные личности, даже служившие при немцах, пролезали на ответственные советские посты, при этом не скрывая своего прошлого. И реформа вызывала у них обоснованное опасение, что дальше так не будет!
С другой же стороны, и ОУН была умным и опасным врагом. Если в западных областях бандеровцы предпочитали действовать угрозами и открытым террором, то проникая на восток Украины, они как правило, натягивали овечью шкуру "защитников истинно украинских интересов". Именно их пропаганда, проводимая весьма умело, и при попустительстве местных органов советской власти, привела к тому, что даже часть населения поверила, что "в РСФСР будет хуже", что "придут москали, повысят цены, отберут хлеб", в сельской местности эти настроения были довольно заметны.
— …таким образом, товарищ Ватутин, главная опасность вовсе не в каких-то трех батальонах УПА, скрытно проникших в Киев — говорил Пономаренко — а в том, что к ним готова примкнуть часть населения, и не только. У нас нет уверенности в надежности даже части киевской милиции и гарнизона, а также местных товарищей, сидящих на ответственных постах. Достоверно установлено, что сам Первый Секретарь КПУ Кириченко вчера прямо в здании КПУ вел переговоры с неким Василем Куком, "генерал-хорунжим" УПА, причем на встрече присутствовали еще минимум четверо высокопоставленных бандеровцев, и товарищи из КПУ — о чем они договаривались, догадайтесь сами. Кириченко кажется, всерьез вообразил себя если не "царем украинским", то вотчинным боярином, удельным князем, которому и Москва не указ. Не фашист, а просто дурак, вообразивший, что можно заключить с фашистами сделку. Нам удалось раскрыть его подлую игру буквально в последний день — и кажется, это послужит детонатором для очень быстрого развития событий. Теперь у Кука нет выбора, кроме как начинать немедленно. И опасаюсь, что завтра — уже начнется.
— Не так все плохо, товарищ Пономаренко — усмехнулся Сталин — уникальный случай, когда мы начинаем действовать, не узнав о начале событий, уже через какое-то время, а заранее! Товарищ Ватутин, вы поняли, что от вас требуется? Нам не нужно, чтобы из Киева была вторая Варшава, которую сейчас проще отстроить заново в другом месте, нам не нужна выжженная земля и трупы, на месте где когда-то была столица Советской Украины. Беспощадность к врагам и изменникам, но милосердие к заблуждающимся — дадим им после исправить свои ошибки, трудом на благо СССР.