Союз, заключенный в Аду

Эдвардс Миранда

Не выдержав, выключаю новостной канал и поднимаюсь с дивана, но тишина давит еще сильнее, чем новости и кадры с перестрелки. Охранники не сводили с меня глаз с тех самых пор, как мы вернулись в квартиру Гидеона. Телефон одного из них разрушает воцарившееся молчание. Он уходит, но почти сразу возвращается с новостями о Гидеоне.

– Миссис Кинг, мистер Кинг пробудет в больнице до завтра, – говорит Джош, один из моих охранников. – Вам нужна какая-нибудь помощь? Или что-то нужно купить?

Смотрю на мужчину с ужасающе большими руками, качаю головой и пытаюсь выдавить улыбку, но получается

плохо. Девочке было восемь лет? Десять? Я видела, как ее тело уносили в черном мешке и грузили в катафалк. На берегу был волонтер, отец троих дочерей. Я слышала его разговор с другом. Его труп лежал рядом с телом девочки.

Смотрю на ладони и вижу только пластырь на порезе. Гидеон настоял показать руку врачу. Все это неправильно, очень неправильно…

– Нет, спасибо, – хриплю я. – Я хочу спать. Можете передать миссис Мартинс, чтобы она шла домой?

– Конечно, мэм, – кивает Рой, второй охранник.

Не дожидаюсь, когда они уйдут, и убегаю в спальню, продолжая глядеть на руки. Перед глазами появляются лица Орана и Конала, они мелькают, смешиваясь в одно. Они злорадно смеются, и их хохот оглушает меня. Закрываю уши, словно это может помочь, но звук становится все громче, и громче, и громче… Шатаюсь из стороны в сторону, ноги становятся ватными, колени подгибаются.

«Трусиха,» – насмехается Оран. – «Из-за тебя опять умерли люди, ты довольна?»

«Сначала твой брат, затем он, потом она, а теперь семнадцать невинных погибших,» – почти мурлычет Конал.

– Заткнитесь! – пытаюсь кричать, но с губ срывается лишь шепот. – Замолчите…

Конал не хотел меня убивать, он игрался, как хищник с добычей. Гидеону не стоило меня закрывать, он бы был в порядке, а этот сукин сын, может быть, и успокоился бы, получи я пулю. Хотя бы на время. А вообще я не должна была быть на набережной, я должна была остаться в сыром подвале, где проводила многие часы во время брака с Ораном. Там мое место. Я должна была достаться Коналу.

«Ты не достойна спасения,» – третий голос, который я никак не ждала услышать, добивает меня, наносит последний, решающий удар. – «Я умер за это?»

– Прошу, не надо, Эйден, – взмаливаюсь я. – Мне жаль… прошу тебя…

Я падаю на колени. Ногам не больно, но в груди нарастает огромный камень, который мешает дышать и встать. Щеки начинают гореть, и я понимаю, что по лицу текут слезы. Вытираю их перепачканным рукавом толстовки и ползу наощупь вперед. С трудом добираюсь до комнаты и из последних сил встаю на ноги. В глазах мутно, и я едва нащупываю ручку двери, кусая щеки изнутри. На языке появляется солоноватый привкус.

– Не надо, не надо, не надо… – бормочу я себе под нос, боясь услышать четвертый голос.

Заперев дверь, ковыляю в ванную комнату. При переезде мои вещи досматривали, словно я была потенциальной террористкой, но мне оставили все бытовые острые предметы. Например, бритву, хотя необходимости иметь ее нет и не было, потому что я с подросткового возраста хожу к мастеру убирать волосы на теле. Нож

с кухни брать было бы слишком подозрительно, поэтому я здесь. Порывшись в ящиках, нахожу маникюрные кусачки и новый бритвенный станок. С каждой секундой дышать становится все тяжелее, а на руках появляются капли крови. Ее нет, но я физически ощущаю, как она покрывает пальцы. Снимаю пластиковый защитный наконечник, подцепляю острой частью защитную часть бритвы, дергаю, и три лезвия падают в раковину.

– Все будет хорошо, – всхлипываю я.

Все будет в порядке.

Сняв брюки, кидаю их в сторону, беру лезвие и падаю на пол. Руки трясутся, и пальцы едва удерживают тонкую полоску металла. Покрепче схватив лезвие, подношу его к внешней поверхности бедра, надавливаю и провожу длинную полосу по старым, зажившим шрамам. Плоть мягко расходится, и на коже проступают капли крови. Рука вздрагивает, и лезвие заходит чуть глубже. Так, как мне хочется и нравится. Голова откидывается назад, и я делаю первый вздох.

Бедро жжет, но мне становится легче. Паника отступает. Разрезаю еще раз опасно глубоко, и кровь струйкой стекает по бедру на пол. Темно-рубиновый цвет действует как отрезвитель, и голова перестает кружиться. Моя кровь смывает фантомную кровь тех, кто уже погиб.

Мысли собираются воедино, и я вновь всхлипываю. Они все мертвы из-за меня. Я трусиха, которая спряталась за спиной Гидеона Кинга и стала бороться только за собственную никчемную шкуру. Оран был прав: я действительно грязная свинья, купающаяся не в луже, а в крови людей, погибших по моей вине. Я не стою всего этого, не заслуживаю свободы и шанса на жизнь.

Мои дорогие и любимые брат и дядя пытались отвадить ирландцев от нас, предотвратить все до того, как что-то случится, когда Братва и клан Доэрти начали говорить о моем браке с их наследником. Рома совершил покушение на Орана ради меня, и где он теперь? Где мой дядя, который помог юному мальчишке с этим?

А Эйден? Он был единственным глотком воздуха в доме Орана. Был. Его же даже не похоронили. Оран превратил его тело в месиво, а потом выкинул в реку.

Про нее я даже вспоминать не хочу, как и про всех тех, кто погиб сегодня на берегу.

Мертвы, мертвы, мертвы…

Раскачиваюсь из стороны в сторону, пытаясь успокоиться, а рука продолжает резать ногу. Третий порез, четвертый, пятый, шестой. Подо мной образовывается маленькая лужица крови, а нога немеет, но я не останавливаюсь, продолжая кромсать себя.

– Трусиха, сука, свинья, – повторяю все слова, что говорил мне Оран, и бьюсь затылком о каменную плитку, чтобы сделать себе еще больнее. – Предательница… Ненавижу, ненавижу!

Я должна была уехать с Коналом сегодня. Он бы взял меня, если бы я взмолилась. Мне стоило бежать к нему и просить пощады на коленях, а вместо этого я пряталась, наблюдая, как людей, пришедших сделать город чуточку лучше, расстреливают. Песок окрашивался в красный точно так же, как сейчас пол. Режу снова, чувствуя лопание кожи. Это приятно, вид собственной боли каким-то образом приводит в чувства. Физически чувствую легкое покалывание и головокружение от медленной потери крови, но в разуме наступают тишина и спокойствие. Полный штиль наконец-то.