Создана быть твоей
Шрифт:
У самой на сердце — тяжесть неподъемная. Владимир Орлов.
Только многолетняя привычка позволила держать лицо перед острым взглядом альфы. Кто бы подумать мог — пару месяцев назад убить его была готова, проклинала каждую секунду, а по ночам рыдала от безысходности, понимая, что ничем не может помочь дочери. А теперь…
— Я не стану сообщать Орлову о вашем местоположении, — так ответил ей Дарквуд. — Решайте сами. Я поддержу любой ваш выбор.
Дарквуд шел на преступление. Укрывательство омег! Да если бы это стало известно… Это всеобщая
Но теперь ее девочкам нечего бояться… И желание позвонить и снова услышать его голос слишком невыносимо. Дочка никогда не узнает, как болело в груди все эти годы. Как трудно было одергивать себя каждый раз, когда пальцы набирали заветные цифры. Владимир Орлов… Его лицо, запах, прикосновения и повадки остались в ее душе неизгладимыми шрамами. Она резала и рвала в клочья тягу к мужу, но так и не смогла изжить его из сердца.
Глупый кусок плоти тосковал. Плакал кровавыми слезами всякий раз, когда на глаза попадалась статья с заголовком об очередной его пассии. Словно он дразнил ее, издевался, наказывая за удачный побег. А потом пропал. Через год… Раз — и нет, вообще нигде и ничего об Орловых. Только краткие новости компании и редкие фото, позволяющие понять, что он жив.
Постепенно Татьяна привыкла. С двумя маленькими детьми не заскучаешь, да и жить стало в разы трудней — документы на Микаэль сожрали те деньги, что были рассчитаны на двоих. Было трудно, но она справлялась. А когда тоска становилась совершенно невыносимой, вспоминала неестественно выгнутую маленькую ручку и полные боли и страха глаза дочери. Владимир тогда действительно испугался. Даже прекратил бегать по шлюхам и пытался вызвать расположение девочки подарками. Но если ребенку можно запудрить мозги, то для нее, Татьяны, боль дочери стала последней каплей…
Мраморные перила холодили ладонь. Дом Дарквуда — не тот дворец, в котором она жила, но очень близко. Впрочем, нет разницы, из чего сделаны прутья клетки. Но тут она не чувствовала себя скованной. Особенно теперь, когда ее девочки оказались в надежных руках. И мысль о том, что Микаэль досталась двойная порция любви уже не слишком беспокоила. А ее крошка-Мари… Дарквуд с нее глаз не сводил, и уже за это Татьяна готова была простить альфе все грехи.
И теперь вроде бы как нет дел, не надо ни заботиться о будущем, ни думать, как выжить. Исчезли отвлекающие факторы, обнажая острую, как бритва, тоску. Она никуда не исчезла. И не стала слабее — просто привычнее.
Дверь в комнату плотно закрылась, оставляя ее один на один с мыслями. И с телефоном. Несколько движений пальцами — и станет проще. Понятнее, хотя на том конце провода ее, может, уже никто и не ждет. Но она должна просто услышать, ведь, несмотря ни на что, ее тянуло обратно. И Татьяна устала бороться с этой тягой. Устала думать — а что если? И точно не в силах дальше заставлять себя не искать упоминания об Орлове. Занялся благотворительностью! Почему? Зачем, если всегда считал это бессмысленным занятием?
Черный
И, кажется, сердце в груди замерло, когда она медленно набирала нужные цифры. Одно нажатие другое, третье… Гудок ударил по нервам раскаленным хлыстом. Внутри все сжалось, а время превратилось в вязкий кисель, наполняющий голову холодной мутью. Надо положить трубку. Сейчас… Немедлено… Просто нажать отбой, пока не поздно.
— Я слушаю.
А она оглохла. Звуки вокруг пропали, уступая место знакомому до боли голосу. Он звучал так бесконечно устало… Так равнодушно и мертво, что из горла вырвался тихий вздох.
Мужчина тоже молчал. Но его дыхание вдруг стало чаще, и она могла поклясться, что слышит рваный стук сердца, за секунду разогнавшегося до сверхзвуковой скорости. А потом она услышала то, что никогда до этого. Чего ждала отчаянно и безнадежно, выплакивая свои чувства, пока муж развлекался с очередной длинноногой пассией.
— Любимая? — его голос ломался, срываясь на шепот. — Девочка моя, Таша, это ты?
День спустя
— Ташенька, девочка моя, Таша… это ты… любимая…
Он повторял это, как заведенный. Пока срывал одежду, пока брал ее прямо у стены, а потом на кровати. Несколько раз к ряду. Неутомимо, так, как раньше. Только девятнадцать лет назад не было столько поцелуев и ласк, градом осыпающих с ног до головы. Все, что Татьяна успевала сказать, короткое «Вла» — и ее тут же затыкали поцелуем. Глубоким и тревожным. Мужчина каменел над ней и внутри. Сжимал до писка и опять начинал двигаться, словно хотел за короткие несколько часов взять все, что упустил за девятнадцать лет.
Нельзя было соглашаться на встречу в номере. Где-нибудь в людном месте, но что-то подсказывало, мужчину могло не остановить наличие свидетелей, и он просто подхватил бы ее на руки и унес в ближайший закуток.
Горячая пружина внутри живота сжалась, и глаза заволокло искристой пеленой. Внутри всколыхнулась новая волна тепла, но тело уже устало. Как тряпичная кукла, она лежала в объятьях мужа и еле дышала, позволяя ему делать все, что хочется.
Последний выпад был резким и глубоким. А потом мужчина вместе с ней перевернулся на спину, так и не покидая лона. Между ног было липко и очень мокро. Но до душа Татьяна просто не дошла бы.
— Вла…
— Таш, нет. Пожалуйста, не говори. Просто помолчи. Все потом. Все что захочешь, слышишь? Все… Лишь бы моя.
Его речь стала немного спутанной. Хотя они и не говорили толком — только по телефону. Первое, что спросил мужчина — в порядке ли дочь. Его голос трещал от напряжения, настолько сильного, что закружилась голова, и Татьяна не стала скрывать правду. В порядке. Даже более чем. Новость о Дарквуде Владимир встретил угрожающим молчанием. Но, узнав, что это не Майкл, а Марк, да еще о чувствах между ними, заговорил снова.