Созерцание и Размышление
Шрифт:
Смежите же внешние чувства ваши, обратите око внимания внутрь и смотрите - что там.
На первый раз вы ничего не видите, не потому, что там не было ничего, а потому что там слишком много всего, но все сбито и бродит в беспорядочном смятении. Вы будете испытывать то же, что испытывают, когда бывает густой туман. Туман, как стеною, отграждает от нас все предметы и сокрывает их в себе; так точно и тот, кто в первый раз обращается внутрь себя, видит, что все внутреннее закрыто будто мрачным покровом. В этом можете удостовериться тотчас же. Но не прекращайте труда самоуглубления. Потерпите немного, и вы скоро начнете мало-помалу различать происходящее внутри вас, подобно тому, как вошедший со двора в слабоосвещенную комнату, постояв немного, начинает постепенно различать находящиеся в ней предметы.
Усугубьте же внимание и смотрите: вот предмет, который вас занимал, отошел; его место заступил другой, этот тотчас замещен третьим; не успел этот показаться, как его теснит четвертый, гонимый в свою очередь пятым и так далее. Одно помышление спешно сменяется другим - и это так быстро, что почти нет возможности дать себе отчета в том, что прошло чрез нашу голову. Эта подвижность помышлений не оставляет нас не
Присмотритесь еще внимательнее, и вы различите в себе, под этим смятением помышлений в уме, в воле - постоянную заботу об устроении своего быта, которая непрестанно точит душу, как червь, гонит человека-труженика от одного дела к другому, устремляя его все вперед и вперед по недовольству ничем обладаемым и при производстве одного всегда представляя сотни других дел, будто бы неизбежных. С первого пробуждения нашего от сна осаждает душу забота и не дает нам ни посидеть на месте, ни поговорить с кем-либо как должно, ни даже поесть спокойно, пока не свалит нас, утомленных, глубокая ночь на отдых, в свою очередь возмущаемый заботливыми сновидениями. Эта болезнь именуется многозаботливостью, которая снедает душу, словно ржа железо. Ее и поставьте второю чертою того, что происходит внутри нас. Противоположное сему свойство святых есть безпечалие, которое, впрочем, не есть беззаботность, а смиренный труд, правильный, состоящий в предании себя и своей участи всепромыслительному попечению Божию. Средину между ними составляет борьба самопромышления с смиренным преданием себя промышлению Божию, при посильном и своем труде.
Смотрите еще глубже, и вы должны увидеть внутри пленника, связанного по рукам и по ногам, против воли влекомого туда и сюда, в самопрельщении однако ж мечтающего о себе, что он наслаждается полною свободою. Узы этого пленника составляют пристрастия к разным лицам и вещам, окружающим его, от которых больно нам отстать самим и болезненно расстаться, когда другие отнимают их у нас. Как рыба, попавшаяся на удочку, хоть и плавает, но никак не дальше, сколько позволяет то нить, к которой прикреплена удочка, или как птица в клетке, хоть летает и ходит, но никак не дальше пределов клетки, так и пристрастия оставляют еще душе свободу действовать как хочет, пока она не касается предметов их, а коснись дело до этих предметов, душа никак не совладает с собою, и чем больше пристрастий, тем меньше круг свободы. А бывает и так, что иной всем связан и не в силах сделать движения в одну сторону без того, чтоб не причинить себе боли с другой. Подобно тому, как идущий где-либо в лесу и запутавшийся там и руками, и ногами, и платьем в прилипчивую траву, каким бы членом ни двинул, чувствует себя связанным: таким точь-в-точь чувствует себя и пристрастный ко многому тварному. Это поставьте третьей чертой нашего внутреннего состояния - пристрастность. Противоположное ему свойство святых есть отрешенность от всего, свобода сердца, внутренняя независимость. Средину между ними составляет работа над освобождением сердца от пристрастий.
Расхищение ума, многозаботливость и пристрастность - это еще не вся доля наша. Хоть они качествуют внутри, но все еще витают как бы на поверхности сердца. Приникнем же глубже вниманием к этому сердцу и прислушаемся к тому, что там. Упреждаю ваше соображение сравнением: путник в горах, он видит пещеру, вход в которую прикрыт разросшеюся травою, внутри мрак. Приложив ухо, он слышит там шипение змей, рычание и скрежет зубов диких зверей: это образ нашего сердца. Случалось ли вам когда наблюдать за движениями его? Попробуйте сделать это, хотя в продолжение небольшого времени, и смотрите, что там делается: получили неприятность - рассердились; встретили неудачу - опечалились; враг попался - загорелись местью; увидели равного себе, который занял высшее место, - начинаете завидовать; подумали о своих совершенствах - заболели гордостью и презорством. А тут человекоугодие, тщеславие, похоть, сластолюбие, леность, ненависть и прочее - одно за другим поражают сердце, и это только в продолжение нескольких минут. Все это исходит из сердца и в сердце же возвращается. Справедливо один из подвижников, внимательных к себе, созерцал сердце человеческое полным змий ядовитых, то есть страстей. Когда загорается какая-либо страсть - это то же, как бы змий выходил из сердца и, обращаясь на него, уязвлял его своим жалом. И когда выникает (высовывается.- Ред.) змий - больно, и когда жалит - больно... Ужаливая, питается он кровию сердца и тучнеет; тучнея, делается более ядовитым и злым и еще более тиранит сердце, в котором живет. Так бывает не с одною только страстию, но со всеми, а они никогда не живут поодиночке, а всегда все в совокупности, заслоняя, но не истребляя одна другую. Таково сердце человека, работающего греху, кто бы он ни был. В противоположность этому, сердце святых свободно от страстей, или украшается бесстрастием. В средине стоят борющиеся со страстьми и похотьми под знамением подвигоположника Господа, в Его всеоружии.
Ну, что же? Поредел ли теперь для вас мрак, сокрывающий наше внутреннее? И если поредел, то на радость ли, или на горе? Горе рассеянным, многозаботливым, привязанным к чувственному и терзаемым страстями!.. Блаженны, напротив того, души, внимательные к себе, успокоивающиеся в Боге, отрешившиеся от всего и очистившие сердце свое от страстей! Благословенны и труды тех, которые, оставя пагубы первых, стремятся востечь (восходить.-
САМОИСПРАВЛЕНИЕ
Все мы знаем, что надо принадлежать сердцем исключительно Господу и все, малое и великое, обращать на угождение Ему единому, но когда приходится приступить к делу, отрешиться от всего, мы прибегаем к разным оговоркам, чтоб остаться при своих привязанностях: "Где нам!
– говорят.- Эта высокая жизнь принадлежит только избранникам, а мы хоть кое-как. Кто избран, тот особенно и призывается, как, например, апостол Павел и прочие". А эти избранники разве не сами пошли по зову Господа? Разве связанными влекла их благодать? Нет, услышали слово, покорились и устремились к Господу. Положим, что есть особые избранники и что у них все особо, но есть ведь и общий для всех путь - вот этим общим путем и пойдем. Обще же мы все избраны; коль скоро слово истины коснулось нашего слуха - значит, мы избраны. Нас зовет Господь, и мы безответны, если не пойдем вслед Его. Посмотрите, как обращались другие. Один услышал: не скрывайте себе сокровищ на земле (Мф.6:19) - и все оставил; другой прочитал: всуе мятется человек, сокровиществует, и не весть кому соберет я, - оставил суету, и вступил на твердый, прочный путь благоугождения; третий взглянул на Распятие с надписью: "Вот что Я для тебя сделал; что делаешь ты для Меня?" - и всем сердцем предался Господу. Что ж, это разве все чрезвычайные требования? Да мы всякий день слышим и читаем тысячи подобных истин. Можно ли после этого считать себя непризванным? Нет, не за призванием дело, а за нами. Как обратились эти обратившиеся? Сознали, что нет жизни, кроме жизни в Господе, и переменили свою неподобную жизнь. Так бывает и у всех. Внутреннее изменение, или перелом зависит от добросовестности в отношении к познанной истине, а такая добросовестность всегда зависит от нас. Во внутреннее святилище сердца из посторонних никто не войдет: там все решает сам человек с своею совестью и сознанием. Станем же сами в себе пред лицом Бога, воспроизведем живее все, чего хочет Бог, и, сознав неотложность того для нашего спасения, положим в сердце своем так: отселе начну принадлежать Господу всем сердцем и работать Ему одному всеми своими силами - и совершится наше избрание, которое и есть сочетание нашей решимости с призванием Божиим. Господь близ; Он ко всем приходит и толцет (стучит.- Ред.) в сердце - не отворит ли кто. Если сердце - замкнутый сосуд, то кто виноват? Всему виною наша недобросовестность в отношении к познанной истине. Если бы этого не было, все и всегда были бы устремлены ко Господу.
И много ли требуется? Ведь мы не совсем же чуждаемся Господа. Только угождение Ему стоит у нас не на первом месте, не есть главное наше дело, а как бы приделок. Дело же у нас - угождение себе, угождение людям и обычаям мирским. Поставьте теперь угождение Господу на первом месте и перестройте все прочее по призванию одной этой цели, и ваше внутреннее настроение изменится. Во внешнем останется все то же, только сердце станет новое. Вот и все. Много ли это?
БЛАЖЕНИ МИЛОСТИВИИ (Мф.5:7)
Всякому просящему у тебя дай, - заповедует Господь (Лк.6:30). Это одна из первых заповедей в христианстве, о ней часто напоминают и Господь, и святые апостолы и, чтобы расположить нас ревностнее исполнять ее, оградили ее самыми трогательными побуждениями и самыми поразительными угрозами. Всякий это знает и всякий, по совести, считает себя обязанным помогать нуждающимся по силам своим. Между тем, если пересмотреть дела наши построже, то не найдется, может быть, ни одного дела, которое исполнялось бы нами с меньшим вниманием, как обязательное для нас вспомоществование нуждающимся. Помогаем кое-как, лишь бы отделаться от докучливого просителя, а иногда и совсем отказываем - и не большею ли частию последнее? И чего не придумали скупость и своекорыстие, чтоб оправдать свою холодность к нуждающимся! Ложность прошений, праздность просителей, свои недостатки, тяжелые времена, необходимость запасаться самим на черный день и прочее. Все эти мысли ходят между невнимательными к долгу своему в речах и поговорках, заходят и к внимательным и их нередко сбивают с правого пути действий.
В то время, когда надо помогать, прежде всего приходит на мысль: "Да нуждается ли просящий - кто его знает! Привык - и просит, а нужды, может быть, не имеет никакой". Кто говорит, бывают и такие, но знаем ли мы наверно, что то лицо, которое стоит перед нами, действительно принадлежит к этому классу? А если не знаем, так зачем же подозревать, и тем паче отказывать по одному только подозрению? А может быть, это - мать, которая оставила дома голодных детей, или отец семейства, у которого жена больна и дети раздеты, или сироты, старшие из сирот бесприютных? Таким, конечно, вы не откажете. Но смотрите так и на всех просящих у вас и не оскорбляйте их подозрением. Что, если действительно нуждающийся, у которого и без того тяжело на сердце, прочитает в глазах ваших такое подозрение? Ведь это только увеличит скорбь и тяготу его, и, вместо утешения, он отойдет от вас еще с большею скорбью. Хорошо ли это? То, что у него не мутно в глазах, лицо не искажено, поступь тверда и одежда не в заплатах, - так он уж, значит, и не стоит вашего милосердия? Так что ж, вы разве хотите, чтоб он дошел до последней крайности, которая, быть может, и начнется тотчас вслед за вашим отказом? Да разве заповедь Спасителя только тех хочет прикрыть, которым уж некуда деваться, которые не имеют ни крова, ни пищи, ни одежды, ни сил? Нет, для помощи такого рода людям не нужна особая заповедь. Он говорит: всякому просящему у тебя дай. Вы и будете давать; только поставьте себе правилом не подозревать просящего, не рисовать позади его картины предполагаемого довольства, а скорее картину крайней нужды и действительно гнетущую его скорбь. Тогда само сердце не даст вам покоя до тех пор, пока вы не облегчите его участи. Ныне много распространяют подозрений на бедных, но на все эти подозрения можно поставить одно решение: удостоверьтесь, кто именно просит не по нужде или не на нужду, такому и не давайте, а отказывать всем потому только, что есть ложные просители - грех. Святой Иоанн Милостивый не так делал: он не отказывал даже и тем, о коих все знали, что они не бедны, и когда ему говорили об этом, он ответствовал: "Верно, в ту пору они терпели крайнюю нужду".