Сожженные революцией
Шрифт:
Здоровье потихоньку стало сдавать: годы, проведённые в тюремных камерах, не могли не сказаться. Всё чаще накатывали мучительные – до обморока – головокружения. Он стал терять зрение, в последние годы почти ослеп.
В 1914 году, перед самой войной, Лопатин приехал в Россию. Разочаровавшийся в революционерах и ненужный им. Вернулся под тяжкие крылья больного российского орла.
Великие потрясения 1917 года поначалу вдохновили его, но сил участвовать в них уже не было. Затем началось что-то страшное: разгул уголовщины, развал армии, убийства офицеров, разгром усадеб, разруха, голод, анархия… Над всем этим разрушительным вихрем всё заметнее вырисовывались контуры новой кровавой тирании – большевистской. Серо-стальные глаза Сергея Нечаева, его беспощадный взгляд узнавал Лопатин в лике большевистской власти. Красный террор, начавшийся осенью 1918 года, был воплощением самых лютых, сладострастно-ненавистнических мечтаний Нечаева. Герману Лопатину, заклятому врагу и разоблачителю нечаевщины, оставалось одно: умереть. 26 декабря 1918 года он скончался в
Из газет:
«Шлиссельбургский комитет, принявший на себя, при участии представителей разных организаций, устройство похорон скончавшегося 26-го сего декабря Германа Александровича Лопатина извещает, что вынос тела состоится во вторник, 31-го декабря, в 10 1/2 час. утра, из “Дома литераторов” (Бассейная, 11). В понедельник, в 7 час. вечера, у гроба почившего, в “Доме литераторов”, будет совершена гражданская панихида» [22] .
22
Северная Коммуна. 1918. № 192. 29 декабря.
Из «Заметок читателя» Максима Горького:
«Хоронили Германа Лопатина, одного из талантливейших русских людей. В стране культурно дисциплинированной такой даровитый человек сделал бы карьеру учёного, художника, путешественника, у нас он двадцать лет, лучшие годы жизни, просидел в Шлиссельбургской тюрьме… За гробом его по грязному снегу угрюмо шагали человек пятьдесят революционеров, обиженных революцией…» [23]
Не просто обиженные революцией: многие из них этой революцией убиты. Кто-то раньше, кто-то позже. И ушли навсегда в пустоту небытия – ведь в вечную жизнь не хотели верить, не признавали её.
23
Горький М. Заметки читателя // Собрание сочинений: в 30 т. Т. 24. Статьи, речи, приветствия. 1907–1928. М., 1953. С. 275.
Ушёл ли Герман Лопатин, обратился ли в бессмысленное ничто? Не ведаем. Он всё-таки не сделался служителем зла, хотя ходил по краю.
Узник воли…
Перед кругом вторым
Стихотворный пролог
Из следственных дел: справка
5 февраля 1880 года в Зимнем дворце прогремел мощный взрыв; погибли одиннадцать нижних чинов дворцового караула и ранено более пятидесяти человек. Взрыв произошёл под Малой столовой и был приурочен по времени к обеду, на котором должны были присутствовать Александр II и его шурин принц Александр Гессенский. Принц опоздал, начало обеда было отсрочено, и благодаря этому оба Александра не пострадали. В ходе расследования обнаружилось, что из дворца пропал некто Батышков, столяр, три месяца назад принятый на работу в дворцовую мебельную мастерскую. Было также установлено, что в подготовке взрыва участвовали члены противоправительственной организации, известной под названием «Народная воля». Только несколько лет спустя, после гибели Александра II и разгрома «Народной воли», выяснилось, что под именем Батышкова в Зимнем дворце работал народоволец Степан Халтурин. Он пронёс в императорскую резиденцию динамит (по разным данным, от тридцати до шестидесяти килограммов), смонтировал взрывное устройство, в нужный момент поджёг запальный шнур, сам же беспрепятственно скрылся.
Круг второй
Александр Блок, Борис Савинков (1879–1904)
Ангелы и бездны
Падение в бездну есть зеркальное отражение взлёта в небо. Ангел, устремляющийся ввысь со шпиля Петропавловского собора, отражается в невской воде, и там, в перевёрнутом мире, мы видим его двойника низвергнутого, падающего в преисподнюю.
Александр Блок и Борис Савинков во многом похожи – даже до двойничества. Похожи отчасти и внешне – ростом, статью, аристократизмом повадки, благородной правильностью лиц. Оба – выходцы из одной социальной среды, у них было немало общих знакомых. Линии их биографий неоднократно пересекались. Они читали одни и те же книги, искали ответы на одни и те же вопросы. И в революционном дыму и пламени задохнулись оба. Но Блок принял в сердце свет словесного творчества, жизнь отдал поиску вечной правды и в последнем творческом откровении за снежно-кровавыми вихрями революции увидел над собой лик Христа. Савинков вложил всё, что имел за душою, в дело разрушения и человекоубийства, вызывал революцию, как шаман, носился в её водоворотах, как одержимый, во всех начинаниях потерпел сокрушительный крах и навсегда низвергся в тёмную пустоту – из окна тюрьмы на Лубянке.
Бездна бездну призывает…
I
Из хорошей семьи
1877 год, Санкт-Петербург, Университетская набережная, ректорский флигель. Квартира ректора Императорского университета Андрея Николаевича Бекетова. Знаменитый профессор ботаники живёт здесь семейственно: жена Елизавета Григорьевна, четыре дочери – Екатерина, Софья, Александра и Мария. Старшей дочери двадцать третий год, младшей пятнадцать. Причуднице Александре, Асе, самой резвой, непоседливой, – семнадцать.
Осень, полусумрак прихожей. Звонок в дверь. Прислуга отворяет. На пороге стоит красивый господин лет двадцати пяти в безукоризненном сюртуке, белоснежной сорочке со стоячим воротничком, при модном галстуке. Вьющиеся волосы над высоким лбом, усы и бородка, взгляд одновременно пристальный и туманный…
– Александр Львович Блок, приват-доцент, – представился молодой человек. – Дома ли его превосходительство?
Господин препровождён в кабинет – он пришёл по какому-то служебно-учёному делу. Но прислуге, каковая обо всём догадывается лучше хозяев, показалось, что истинная цель визита иная. Очень уж тщательно одет и причёсан молодой человек, и потом, замечены были взоры, дважды или трижды брошенные им в сторону дверей, ведущих в жилые комнаты ректорской квартиры. Любопытство горничной было удовлетворено, когда посетитель в сопровождении учтивого хозяина вышел из кабинета в прихожую. Заветные двери распахнулись, и оттуда выпорхнула прелестная барышня в светлом домашнем платье и с лентами в лёгких чарующих волосах. Увидев незнакомого мужчину, остановилась.
– Асинька, познакомься. – Добрые глаза Андрея Николаевича Бекетова заискрились любовью при появлении дочери, и в обширной бороде обозначилась улыбка. – Это господин Блок, Александр Львович, очень милый и талантливый молодой человек.
– Мы, кажется, уже знакомы с Александрой Андреевной, – произнёс приват-доцент приятным глуховатым голосом. – Виделись на вечере у Озерецких.
– Ах, ну вот и прекрасно, вот и прекрасно. Прошу вас, mon ch`er [24] , бывать и у нас. У нас ведь весело, не правда ли, Асинька? И молодёжи много. Да вот хоть бы в ближайшую субботу…
24
Мой дорогой (франц.).