Сожженые мосты ч.4
Шрифт:
— Давай, развяжу…
— Накажут…
— Так и так накажут! Я уже развязался. Поворачивайся.
Жиртрест неуклюже повернулся, на то чтобы избавить его от веревки Вадим потратил меньше минуты.
— Ты скаут? — вопрос были принципиально важен, потому что скауты сдают физнорматив. Без физнорматива — хреново.
— Нет.
— Сокольской гимнастикой [39] занимаешься?
— Нет, я в фитнесс хожу. С мамой…
— А что жирный такой?
— Обмен веществ…
39
Сокольская гимнастика — весьма популярный комплекс физвоспитания в дореволюционной России. В этом мире сохранился и всемерно развивался государством.
Вадим
— Ты что?
— Ничего… За сколько километр пробегаешь?
— Не знаю.
— То есть как — не знаю? Ты что — в гимназии не учишься?
— Учусь. В лицее [40] …
— И что там у вас — физры [41] нет?
— Есть.
— А что тогда не знаешь?
— Мне доктор, мамин сердечный друг, освобождение от физвоспитания выписал. Из-за сердца….
40
лицей — та же гимназия, но элитная и платная с первого класса. Гимназическое образование с первого по восьмой класс давали за счет Его Величества, дальше в ВУЗах — по конкурсу. Либо плати, либо сдавай экзамены и тоже — за счет Его Величества. Если в названии ВУЗа не было "Его Императорского Величества" — значит, он был платным полностью. Но со времен Александра Четвертого все политехнические ВУЗы принадлежали ЕИВ и финансировались министерством уделов.
41
физвоспитание так называлось и в этом мире.
— В самом деле сердце больное?
— Не знаю. Нет, наверное.
Вот тут Вадим не сдержался — завыл, отчего жиртрест опять испугался
— Ты из Сибири? — робко спросил он
— Да. А что?
— Мама говорила, что вы все там сумасшедшие.
— Это твоя мама сумасшедшая!
— Не говори так про нее!
Неловкую попытку ударить Вадим без труда отразил, но впервые в его взгляде проскользнуло уважение к его невольному собрату по несчастью. Первый раз он поступил как некое подобие мужчины.
И все-таки он не понимал. Он был еще мал, чтобы понимать и решать какие-то взрослые вопросы и тем более иметь свое мнение по такому вопросу, как воспитание детей. Но видя перед собой это, не пойми что, он впервые понял, почему мать с такими скандалами и даже угрозой развестись не пускала его в Москву учиться, на чем настаивал отец. Видимо, она не хотела, чтобы он стал вот таким…
Сибиряки, как и арабы сильно отличались от коренных русских центральной России и Поволжья, хотя происходили от них. Сибирь все еще мало была населена, между огромными городами и исполинскими комплексами по добыче природных ископаемых тянулись версты и версты тайги, где можно было идти целый день — и не встретить ни одного человека. Добавляло сибирякам своеобразия и то, что в Сибири испокон века жители разные арестанты и ссыльнопоселенцы, а так же там прятались от властей староверы, до тех пор, пока староверы не сбросили ненавистное никонианство в канаву истории. В результате — в Сибири, как в плавильном котле выплавился совершенно особый народ, про который многие говорили "крепче стали". Эти люди не слишком уважали закон, не бросали своих, имели свое мнение и готовы были отстаивать его до посинения. Они были предельно самостоятельны, оборотисты — большая часть миллионщиков в России происходила из купцов-староверов — и всегда готовы постоять за себя. Они охотно служили в армии, потому что считали это долгом и пользой в последующей жизни. Они всегда, даже имея превосходное жилье в мегаполисе, старались купить какую-нибудь заимку в лесу, за городом — и не разводили там огород, как русские, а просто уезжали туда и жили в тайге, среди деревьев, охотясь, рыбача и собирая грибы. Сибиряки были особым народом — и Вадим был достойным его представителем.
Его подарком на семилетие стала малокалиберная винтовка, записанная на отца. Он не слушался ни отца, ни мать и дважды убегал. Он не испытывал особой тяги к учебе — хотя учился неплохо, без двоек и почти без троек. Не раз и не два они с пацанами на выходные садились на струнник [42]
Но сейчас он не мог его принять. Он уже понял, что находится в другой стране и это крайне осложняло попытку побега. Если бы он был в своей стране — то ему всего-то надо было добежать до первого полицейского или военного. Да просто до любого взрослого. Но в чужой стране, где торгуют рабами — ему надо скрываться, ему надо обмануть погоню, понять, где находится Россия и идти туда. Русским доверять нельзя, тот русский видел его — и ничего не сделал. Можно будет разузнать, где здесь бывают русские и понаблюдать за ними, чтобы понять, что от них можно ждать. Возможно, ему удастся украсть лошадь — как и любой скаут-разведчик он знал как обращаться с лошадью. Или, может попадется какое другое верховое животное — наверное им править не сложнее, чем лошадью. Возможно, ему удастся украсть машину и проехать какое-то расстояние — хоть он был мал для получения прав, но за руль его отец уже сажал. Он трезво оценивал свои шансы и знал, что они есть. Но только если он будет один — а не с этим.
42
Струнник, струнный транспорт Юницкого — в этом мире строился, в основном в Сибири.
Бросить его и вернуться потом? Кто знает, что с ним сделают за побег другого — а постоять за себя это чучело не сможет. Просто бросить его? А как тогда на него посмотрит отряд, узнав, что он сделал? Скаут-разведчик бросил человека в беде! И неважно, что не скаута — любого. Да, тут и из скаутов исключат, скорее всего, и спецназ не светит — такого не возьмут даже на курсы подготовки. В армии таких тоже не любят.
А та девчонка? С ней что делать?
— Надо бежать! — сказал Вадим, и это было первое, что он сказал минут за двадцать молчания
— А как?
— Это ты скажи мне — как?
Жиртрест долго думал и наконец, выдавил
— Не знаю.
— Еще бы. Где мы, ты знаешь?
— В Афганистане, я думаю.
А вот это уже интересно
— Откуда ты знаешь?
— У меня мама работает там, где торгуют с Востоком. Я кое-что знаю про это и у нас дома много книжек про Восток.
— Ты знаешь их язык?
— Только несколько слов. Но я слышал, что они говорили на пушту и арабском.
Афганистан! Вадим попытался вспомнить уроки географии — и память услужливо подсказала, сколько из них он прогулял. Афганистан… кажется он граничит с Империей. Конечно, граничит — не повезли бы их на другой конец света, в Африку к примеру.
— Сколько дней пути отсюда до России?
— Там горы. Мы не пройдем.
— Я тебя что спросил?
— Ну… недели две… не знаю.
— Ты знаешь точно, где мы?
— Не знаю. Кажется, до этого нас привезли в Кабул. Я видел надписи и слышал разговоры.
— А сейчас?
— Не знаю, говорю же!
— Для чего мы им? Для чего нас похитили?
— Не знаю. Продать, наверное.
— Продать? Почему до сих пор не продали?
— Может и продали.
— Для чего продать?
— Работать, наверное, заставлять будут.
Вадим снова задумался. Может быть и работать — но он не представлял этого жиртреста работающим. Сам себя — да, а его нет. Если работать — то почему не похитили такого же скаута? Если работать — то почему до сих пор их не заставляли работать?
— А девчонка зачем… понятно. Здесь людьми торгуют?
— Торгуют. Я фильм смотрел.
Вадим осмотрелся. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия.
— Этот жирный, который тогда был, ну помнишь, когда нас из клетки выгнали, он как то смотрел на нас странно.
— Работорговец потому что. Есть что-то острое? Нож, гвоздь…
— Нету.
— Ремень?
— Есть.
Ремень оказался из новомодных, пряжка не из металла а не пойми из чего. Вадим пошарился по своим карманам, чтобы с огорчением убедиться: малый набор выживания скаута: раскладной нож со стопором лезвия, веревка, набор для рыбной ловли, зеркальце — у него отобрали. Видать, тут такого и не видели, ценные вещи.
Вадим перехлестнул ремень так, чтобы получилось нечто вроде удавки — он видел такое в фильмах. Не получилось.