Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
— Мы вот тут все про желания мужиков… Но ведь и женщине частенько хочется совершить побег…
— Имеет право.
— Но вы в своем «Грибном царе» измену жены описали без всякого сочувствия…
— Да, мне это не нравится. Я ведь выражаю мужскую точку зрения. Романов, где описаны во всех подробностях женские метания, — хоть отбавляй. А переживания мужчины сводятся к игранию желваками. Вот он поиграл желваками и ушел от жены к любовнице. Потом снова поиграл желваками и вернулся от любовницы к жене. И все. А ведь пока он играет желваками, в нем что-то происходит…
— И
— Заметьте, не я это сказал. Так думают некоторые мои герои. Отождествлять точку зрения героя и автора нельзя.
— Наверное, вы это сейчас говорите для жены… Кстати, как ваша жена смотрит на упорное описание вами побегов и разнообразных подруг? Она пытается просчитать, кто за этим стоит?
— Жена относится к этому плохо. Думаю, я вообще этими сочинениями нанес ей серьезные психические и душевные травмы. В этом жестокость писателя. Неискренний писатель на хрен никому не нужен. Я, когда еще был молодым, понял для себя. Если ты хочешь быть по-настоящему интересным, то, садясь за письменный стол, должен забыть о двух вещах. Что подумает, прочитав это, твоя жена, и что тебе за это сделает партийная организация.
— Ну, теперь-то парторганизацию можно со счетов сбросить…
— Не скажите! Ей на смену пришла диктатура идейно-художественной группы, к которой ты принадлежишь. И с помощью нынешних литературных премий писателя держат за кадык покруче, чем его держали отдел культуры ЦК партии и Пятое управление КГБ, вместе взятые. Потому что большинство писателей сейчас работают за премии. Премий много, есть большие, по пятьдесят, сто тысяч баксов. И дают их не за художественный уровень, а за верность своей партийно-художественной группе.
— А много таких групп?
— Основные как были, так и остались: либералы-западники и патриоты-ортодоксы. Но есть масса градаций.
— А вы к кому примкнули?
— Ни к кому. Я все эти годы существовал абсолютно автономно. Такое возможно, если ты успешный писатель. У меня выходят книги огромным по нашим временам тиражом. Скажем, за год продано почти сто тридцать тысяч «Грибного царя».
— Вас послушаешь — что только семье не угрожает! И деньги, и возраст, и усталость друг от друга…
— И еще — сексуальная раскрепощенность общества. Как-то мы сидели в одной компании, и одна милая дама говорит: «Я недавно за границей купила в секс-шопе замечательный вибратор, он такой маленький, как голубиное яйцо с ворсинками, несколько режимов. Просто улетаешь!» Я подумал: боже мой, десять лет назад все провалились бы под стол. А теперь спокойно, по-деловому стали спрашивать: а он на батарейках? А ее муж сидит и благосклонно кивает… Проблема сексуальной удовлетворенности тоже стала полноправным участником брачной драмы. Есть хорошая поговорка: не дотерпеть — пропасть и перетерпеть — пропасть. Так вот, если сексуальное счастье в браке совсем не имеет значения, это разрушает брак. Но когда этот момент ставится во главу угла, он тоже разрушает. Здесь важна верная пропорция.
— Вы считаете, сам институт брака пошатнулся?
— Да, он переживает кризис. Возможно, это связано с постепенной утратой мужчиной его лидирующего положения в обществе, и с возвращением если не в матриархат, то к установлению равновесия между патриархатом и матриархатом. Никто не знает, какие мутации происходят с хомо сапиенс.
— А вот на западе опять
— Там у них гораздо более поздние браки: люди идут на это не под влиянием эмоций, а как на достаточно хладнокровную сделку. Кроме того, там суровые законы, и при разводе столько приходится платить… Хотя и за границей все равно стоит проблема принципиально одинокой жизни. Большое количество женщин сегодня не видят в браке необходимости. Зачем? Они рожают вне брака двух детей, пособия на этих детей хватает, чтобы жить. Мы вступили в эпоху кризиса моногамии…
— Ну, разговоры об этом возникают не в первый раз, а брак пока держится…
— Да, брак уже пережил несколько кризисов. И может в очередной раз из него выйти. В какой это форме произойдет, я не знаю. Но меня не случайно в последние годы, о чем бы я ни писал, заносит в тему кризиса семьи. Писатель — невольник эпохи, карандаш в ее руках. Значит, здесь действительно что-то происходит…
— А вы сами прошли через кризис семьи?
— Конечно. Я женат давно уже, больше тридцати лет.
— Вы уже вышли из кризиса?
— Я думаю, что я в нем еще нахожусь… Это тяжело по-человечески, но полезно для писателя…
«Нынешнее поколение литераторов думает, что оно упало с неба…»
Эдуард, Воронеж:
— Не кажется ли вам, что тот ритуальный спектакль, что устроили вокруг действительно злодейского убийства Политковской оппозиционные и западные СМИ, а также западные политики, может привести к совершенно чудовищному «смертельному» результату — убийство человека станет удобным рычагом поворота международной политики? А резкая международная реакция будет порождать новые убийства. То есть идет грязная шахматная игра: пешек будут коварно приносить в жертву — вновь и вновь. Такой будет метод международной политтехнологии при участии дешевых киллеров.
— Я никогда не был, что называется, поклонником Анны Политковской, хотя признавал ее энергию, профессионализм. Но получается поразительная вещь — достоянием международной общественности становятся трагедии, происходящие только с журналистами, скажем так, либерального пула, явно придерживающимися прозападных взглядов. Хотя большие неприятности случаются и с журналистами, допустим, государственно-патриотического толка. Вот этот двойной стандарт меня огорчает, потому что, как пелось в советской песне, «каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог», и меня одинаково волнует судьба журналистов и либерального, и патриотического лагеря. Поэтому, глубоко сочувствуя судьбе Анны Политковской, все-таки вот такой перекос я не могу не отметить. И еще мне кажется, ее гибель связана не с ее взглядами, а с той странно-бурной деятельностью, которую она развила в годы чеченской войны… Да, смерть Политковской использовалась, как выражается уважаемый Эдуард, в качестве «метода международной политтехнологии». Широко использовалась. Если мы вспомним, и президенту Путину первый вопрос во время последней «Прямой линии» задали по поводу смерти Политковской. Так что, к сожалению, надо признать, что ее трагическая гибель западными антироссийски настроенными силами была использована во вред России.