Созвездие Девы
Шрифт:
Артемий не хотел рассказывать мне, пришлось настоять. Нечестно будет, если ему придется в одиночку тянуть эту лямку. В конце концов, меня это тоже касается, напрямую и непосредственно.
– Не переживай, – шепнул Воропаев, возвращая к реальности, – не мы первые, не мы последние. Рано или поздно всё это закончится. Расходятся ведь люди, и мы с Галкой как-нибудь разойдемся.
– Опять на лбу написано, да?
– Не совсем. Ты как атомный реактор, излучаешь эмоции в пространство. Раньше – тоже, но не так сильно.
Он чувствует меня, как никто другой. Почему
– Выпить чаю, понятное дело, не пригласишь…
– Чаепитие в десятом часу вечера могут понять превратно, – грустно хмыкнула я, – а жаль.
– Тогда увидимся завтра. Заехать за тобой?
– Не надо, лучше поспи подольше. Маршрутки ходят по расписанию, не опоздаю.
– Думаешь, меня заботит только это? – притворно нахмурился он. Делает вид, что смертельно обижен, а в глазах – милые сердцу чертики.
Прощались мы долго, очень долго. Сначала искали по всей машине шапку с шарфиком, снятую по случаю включенной печки, всё остальное время я тренировалась в умении целоваться. Тренер мне, надо сказать, попался образованный, одно удовольствие учиться. Ни зажатости, ни былой неуверенности не испытывала. Не узнаю себя.
«Домашняя» коса безнадежно растрепалась, пришлось спешно переплетать. Пальцы дрожали, и получилось еще хуже, чем было.
– Иди, коварный искуситель, – Артемий еще раз поцеловал меня. – Подожду, пока поднимешься. Не забудь смс-ку сбросить.
– Пренепременно. Спокойной ночи! – не удержавшись, я крепко его обняла.
Эх, родная работа, как же тебя недоставало! Считайте меня конченной «трудоголкой», но бессмысленное времяпровождение ведет к деградации.
Бледная от недосыпа Карина уже тащила куда-то поставленные друг на друга коробки с бахилами. Вечно их не хватает, Авдотья Игоревна ругается.
– Карина, привет!
– Привет, Вер, – она стрельнула глазами в мою сторону и поспешила ретироваться, верхняя коробка едва не свалилась.
Странная она сегодня (Карина, а не коробка), грустная. Посмотрела так, будто в чем-то провинилась. Надо будет узнать.
– Возвращение блудного попугая, – резюмировал Толик, стоило войти в ординаторскую. – Ну и как на Таити?
– Я тоже соскучилась, Анатолий Геннадьевич. А Славка где?
– Да зуб у него разболелся. Стонет, хныкает… короче, ты сама знаешь, аж пристрелить хочется. Пошел к Бенедиктовичу записываться, – поведал Малышев с простодушной ухмылкой.
– Бедный, – я села за стол, ожидая привычного визита «злобного повелителя».
Толян, чьи больные проходили процедуры, составил компанию.
– Меньше жрать надо, – озвучил он свою точку зрения. – Аукнулись благодарные шоколадки, не делится ведь ни с кем, сволочь!
– Утро доброе, мигрени мои, – поприветствовал нас Воропаев. – Так, считать до трех я пока не разучился. Где юное дарование, столь озабоченное карьерным ростом?
– Зубы делает, Артемий Петрович, – доложил Малышев. – Полянская в курсе.
– Рад за них обоих. Что, доктор Толик, разнежила Наталья Николаевна ваши наглые организмы? Будем исправлять. Халява, увы и ах, закончилась.
– К Исаевой А.Т., слизистый отек, и Дудкину К.К., воспаление хитрости. Симулирует Дудкин, – пояснил Толян в ответ на вопросительный взгляд, – чисто у него всё, здоровый как бык, а жалуется. Неохота мужику пахать, вот и добывает больничный.
– Дудкин, Дудкин… А, вспомнил! Это же наш любимый симулянт, профессиональный, так сказать, больной. Не повезло, Малышев: он у себя раз в полминуты кожные покровы проверяет и реакцию зрачков на свет, миндалины измеряет. С ним надо жестче, пускай в очередях помается, анализы посдает. Выгнать его всё равно не имеем права.
– А вдруг человек действительно болен? – спросила я.
– Вот на шее таких как вы, доктор Вера, и любят сидеть такие, как Дудкин, – саркастически усмехнулся Артемий. – Свесят ножки и сидят себе. Крови из него выкачали – на донорский пункт хватит, я уж про другие анализы молчу. Нечего там исследовать, впору присваивать лейкоцитам инвентарные номера. Так что вперед и с песней, Анатолий Геннадьевич. Передайте Дудкину, что навещу его ближе к вечеру, потолкую со старым знакомым… Хотя постойте, возьмите-ка с собой Соболеву. Новых больных я ей сегодня не дам, а врага надо знать в лицо. Вспомню старые добрые времена и поставлю вас в дуэт. Отчет, так и быть, можете сдать общий.
Из ординаторской вышли втроем. Воропаев направлялся в свой кабинет, а я с Толяном – в палату лже-больного. Хм, либо у меня внесезонное обострение паранойи, либо на нас и вправду косились. Не все, но многие встречные начинали шептаться или усиленно отворачивались.
– Толик, – тихо спросила я, – ты, случайно, не в курсе, почему они так смотрят?
– Смотрят? Да не, тебе показалось, – отмахнулся Малышев. – Мож, сплетню свежую пустили, кто их разберет? Не обращай внимания, бывает.
Вот уж нет уж! Бывшая практикантка Вероника, хроническая стерва с претензиями, стояла совсем близко. Она даже не потрудилась понизить голос и протянула, глядя мне прямо в глаза:
– А я говорю, Светка, что правда. Думаешь, чего их столько времени не было? Тариф поменялся: путь к славе теперь постель. Я, наивная, в свое время из кожи вон лезла, а джентльмены, оказывается, предпочитают куцехвостых блондинок! Приступ у нее, видите ли! Просто повод нашли, чтоб покувыркаться…
– Не дрейфь, Верк, щас разберемся, – оценил угрозу Толян.
– Не лезь, пожалуйста. Вероника Антоновна, вас мама не учила, что нести пургу нехорошо? – вкрадчиво спросила я, подходя вплотную.
Не знаю, чем именно вызвано столь пристальное внимание, но тех, кого Ника уважает или боится, можно по пальцам пересчитать. Остальных она презирает.
– Ой, гляньте на нее, прям оскорбленная невинность! – прошипела Вероника. – Мы такие нежные, мы такого не знаем! Да ты вообще в курсе, что полбольницы ставки делает: трахнулись вы уже или нет?
– С кем? – поразительный по своей несвоевременности и наивности вопрос Малышева.
– Что ты несешь? – вывод напрашивался сам собой, но я с трудом сдерживала клокочущую внутри ярость.