Созвездие эректуса
Шрифт:
Разумеется, когда Фрэн, после какого-то по счету танца, сообщила, что у нее, видите ли, закружилась голова (примитивнейшая хитрость), он с готовностью проводил ее в номер.
— Ты уверена, что это правильно? — спросил Палфри, когда она, одной рукой захлопнув дверь, другой рукой обняла его за шею.
— Я уверена, что иногда надо делать маленькие глупости.
— Но это будет не маленькая глупость, — возразил он (его ладони, как будто сами собой, легли на ее спину и начали двигаться вниз, лаская кожу).
—
Стью и в сексе пытался быть насквозь правильным, и Фрэн это немножечко забавляло. Возможно, она успела заразиться раскованностью от Элеа, и вытворяла такое, что сама себе удивлялась. Еще несколько недель назад, одна мысль о подобных позах, действиях и словах, вогнала бы ее в краску. Сейчас это вгоняло в краску только Палфри. Он пытался было отговорить ее от мануальных и оральных действий по сокращению перерыва между первым и вторым актом, но совершенно безуспешно. После этого второго акта он также безуспешно попробовал отговорить Фрэн от прогулки в бар за кофе в одном полотенце, обернутом вокруг талии.
— Слушай, это же неприлично.
— Там все равно никого нет. Третий час ночи.
— Но это все равно неприлично.
— Короче, Стью, ты идешь со мной, или нет?
Конечно, он пошел с ней. В баре (надо же, посреди ночи) торчал меганезийский сержант с банкой гиннесса. Он приветствовал их одобрительным вопросом-утверждением:
— Que holgar companero? (в смысле: хорошо гуляем, ребята?).
— No mal! — ответила Фрэн, показала ему двумя пальцами «Victory» (или «Venseremos»), взяла в автомате пачку сигарет и уселась за столик.
Сержант ответил тем же жестом, подмигнул и вернулся к своему пиву.
— Ты уверена, что тебя все это не смущает? — спросил Палфри, подходя с двумя чашками кофе, — я имею в виду…
— Что ты имеешь в виду Стью? Мою нескромную форму одежды? Но почему это должно смущать меня, если это никого не смущает… — она улыбнулась и добавила, — Ну, разве что, кроме тебя. Ведь ты самый правильный американец на планете.
— И только? — спросил он.
— Не только. Во всей Солнечной системе тоже.
— Фрэн, давай честно. В Штатах ты скажешь об этом «было и прошло»?
— Стью, оглядись вокруг. Где мы, а где Штаты?
Палфри несколько сник, пробурчал что-то вроде «ну, понятно» и уткнулся в свою чашку.
— Знаешь, Стью, ты сейчас похож на школьника, которому незаслуженно влепили плохую оценку. Для тебя это действительно так много значит?
— Да, — коротко ответил он.
Она вздохнула.
— Ну, хочешь, я сейчас крикну на весь этот кабак, что люблю тебя?
— Нет, зачем…
— А я хочу, — перебила она, — Эй, слушайте все! Я люблю Стюарта Палфри!
Меганезийский сержант, который в данный момент изображал «всех», отсалютовал своей банкой пива и прокомментировал:
— Oe halla i hoa.
—
Фрэн улыбнулась.
— Вроде бы, что я нашла хорошего друга.
— Ты говорила: где мы, а где Штаты? Это в каком смысле?
Она пожала плечами.
— Я и сама толком не знаю, в каком. Это вроде трассы через горный перевал, когда еще не видишь, что впереди, а то, что позади, кажется маленьким и игрушечным.
— Ты предлагаешь вообще не смотреть вперед? — спросил он, и добавил, — по-моему, это не очень хорошая идея. Если ты не управляешь событиями, они начинают управлять тобой, и далеко не так, как тебе хотелось бы.
— Знаешь, Стью, я только сейчас по-настоящему стала задумываться над тем, чего бы мне хотелось. То ли это такое странное место, то ли ситуация, в которую мы угодили, так на меня влияет. Интуиция мне подсказывает, что здесь с нами ничего плохого не случится…
— Ну, да, — перебил он, — Разве что, отправят на каторгу лет на пять. Мелочь, верно?
— Не то, чтобы мелочь, — сказала Фрэн, — но уж точно не трагедия. Ну, поработаю морским инженером на какой-нибудь местной посудине. Уж если мне было неплохо на подводном флоте, то…
— Ну, ты сравнила! — возмутился Палфри.
— Я ничего не сравниваю, — возразила она, — я просто говорю, что даже этот худший случай из всех возможных, ни капли меня не пугает. Кажется, я научилась чувствовать жизнь. Я только сейчас это поняла. Смешно звучит, правда? Когда перед выпуском из офицерской школы мы хором зачитывали клятву военнослужащего: «я служу своей стране, я защищаю наш образ жизни, и при необходимости, готов отдать жизнь…», это был просто театр.
Палфри хотел, было, что-то возразить, но она, быстро протянув руку, приложила ему к губам палец.
— Подожди, дай мне сказать. Когда на подходе к Ранафути меганезийцы за нас взялись всерьез, и стало ясно, что мы можем вообще не всплыть, мне было страшно, Но к этому я как раз была готова. Когда мы сдались, и нас построили на палубе, я тоже много к чему была готова. Нам ведь рассказывали, как здесь обращаются с пленными, верно?
— Пропаганда всегда преувеличивает угрозу, — спокойно сказал он, — наверное, так и надо. Люди должны быть готовы к худшему…
— Я была не готова к тому, что произошло на самом деле, — перебила Фрэн, — Я была не готова оказаться в стране, где вообще нет этого шахматного театра с белыми и черными фигурами, где люди это не фигуры определенного цвета, а просто люди, которые живут каждый своей жизнью. Стью, ты не задумывался о том, в какой мере наш образ жизни действительно наш, а не копия с идиотских образов из телесериалов? Как часто ты делашь что-то не потому, что так положено или принято, а потому, что лично ты так хочешь?