Созвездие Козерога, или Красная метка
Шрифт:
Это было время, когда мы проводили друг с другом б'oльшую часть времени. В стране произошли серьезные перемены. Нонна ни с того ни с сего решила, что Провидение дает ей в руки шанс, – и с головой окунулась в малопонятные мне авантюры, результатом которых стало открытие в полуподвальном помещении магазина, торгующего ширпотребом.
Она крайне беспорядочно вела дела, связывалась с подозрительными личностями, входила в долги и, случалось, выпутывалась из них с проворством, которого я лично даже не мог от нее ожидать. Некоторое время дела ее шли в гору, и я со своей скудной помощью оказался бы вышвырнутым за порог,
На наше счастье, Виталика ей было некуда деть, а я проводил с ним время охотно. Какое-то время это устраивало всех.
Но потом настал август 1998 года – «черный вторник», дефолт. Меня он не коснулся: я был небогат, не имел сбережений, и банковский кризис, который разорил сотни тысяч человек, никак на мне не отразился.
На мне – но не на Нонне.
Она ворвалась ко мне, такая же, как тогда, двенадцать лет назад – потная, растрепанная, в мокром от дождя плаще. Губы ее прыгали. Она долго не могла припасть к стакану, чтобы выпить предложенную мной воду.
Я сидел перед ней в кухне (все, как тогда!) и ждал, когда она успокоится.
С третьей попытки ей удалось несколькими судорожными глотками осушить стакан воды. Потом она с минуту вертела его перед собой, не понимая, как он оказался в ее руках. И вдруг со всего размаха запустила стаканом в стену над моей головой:
– Все пропало! Все кончено! Понимаешь ты, чурбан? Все пропало!
– Что у тебя пропало? – спокойно осведомился я.
– Все!!! Я влетела на деньги, вот что! Мне дали три дня сроку, чтобы вернуть долг! А потом поставят «на счетчик»! Мы с Виталиком в опасности, нас могут убить, понятно?!
– Прекрати орать и скажи все толком!
Она долго, бестолково, путаясь, возвращаясь к началу и то и дело перескакивая с одной мысли на другую, рассказала мне о своем несчастье: для расширения бизнеса она одолжилась у крайне непростых людей, и теперь, когда доллар подскочил в несколько раз, вернуть эту сумму Нонна не в состоянии.
– Сколько?
Она назвала цифру – я лишь присвистнул и пожал плечами.
– Таких денег у меня нет. И ты это знаешь.
– Да, – вскинула она подбородок, и глаза ее заискрились презрением. – Откуда бы у тебя взялись деньги? Ты ни на что не способен, ты – раб метлы и лопаты! Господи, как я тебя ненавижу!
– Ну, это понятно.
Ее бесило мое спокойствие – в нем чувствовалось психологическое преимущество. Никогда эта женщина не выносила преимущества над собою.
– Но ты – отец моего ребенка! – завизжала она, покрываясь багровыми пятнами. Руки вцепились в волосы – на кухонный пол посыпались шпильки, и неровные пряди волос упали ей на лоб и на плечи. – Ты погубил мою жизнь! Ты просто обязан спасти нас – меня и нашего сына!
– Что же я могу сделать? Скажи, если знаешь.
И тут она успокоилась. Как-то сразу. Очевидно, предложение, которое через секунду сорвалось с ее губ, было хорошо обдуманным:
– Продай квартиру.
– Что?!
– Ты должен продать квартиру! – сказала она даже как-то просительно. – Свою квартиру! Я знаю, недавно ты ее приватизировал. Это все, что у тебя есть. Продай ее! Я смогу отдать долг, а то, что останется, я снова пущу в дело. Теперь я не попадусь. Теперь я ученая.
– Все? – спросил я, когда она замолчала и уставилась на меня, то и дело нервно проводя кончиком языка по губам.
– Да, –
– Так слушай. Ничего я не буду продавать. Это совершенно исключено.
– Боишься? – вскочила она с места.
– Нет.
– Жалко?
– Нет.
– Что же тогда?
Я молчал.
– Говори! Говори, ну! Как есть – разом! А! Я и так знаю! Тебе просто на нас наплевать – вот что!
Она готовилась к новой истерике. Но меня это не впечатляло. Насмотрелся за двенадцать лет.
– Пигмей! – выплюнула она и зарыдала.
Я вздохнул и постарался говорить четко и раздельно, хотя заранее знал, что никакие мои доводы ее не убедят.
– Дорогая моя, эта квартира – единственное, что я могу дать моему сыну. И она достанется ему, только ему, в том виде, что и сейчас. Ни за что на свете я не стану рисковать тем, что по праву принадлежит Витальке. Извини, но твоему способу вести дела я не доверяю. Ты опять спустишь все деньги, и на улице останусь не только я – об этом, как я понимаю, ты думаешь меньше всего, – но и мой сын. Этого не будет.
– Ты не понимаешь! Нас убьют, если я не смогу вернуть…
– Вас не убьют. Ты продашь бизнес, продашь магазин, продашь все – и рассчитаешься.
– Да?! А чем же я буду жить?!
– Пойдешь снова работать. Да хоть и обратно, на сукновальную фабрику.
Она кинулась на меня, выставив вперед руки с длинными ногтями, она хотела вцепиться мне в глаза, избить меня, испинать, исплевать, исцарапать – но я перехватил ее руки и выволок, буквально выволок ее в коридор, перетащил через порог и захлопнул дверь, в которую она еще долго стучала руками и ногами, рыдая и выкрикивая грязные, пустые слова. До тех пор, пока кто-то из соседей не пригрозил ей милицией.
Я думал, что Нонна еще не раз будет досаждать мне визитами, но ошибся. Видимо, она здорово обозлилась на меня, сильнее, чем я думал, если решила ничего не говорить мне. Ни о том, какой крови стоило ей рассчитаться со своими кредиторами, ни о том, где и как они с сыном поселятся после того, как вопрос возвращения долга будет закрыт.
Она хотела наказать меня, скрыв их новое место жительства, но она слишком мало знала нашего сына, слишком недооценивала нашу с ним взаимную привязанность. Виталик нередко заходил ко мне после школы – к счастью, ей не пришло в голову забрать ребенка в другую школу! – и пил чай в кухне, поджимая не достающие до пола ноги и с видимым усилием стараясь не смотреть мне в глаза.
– Мама приказала мне не говорить тебе, где мы живем. Я не буду. Мне ее жалко.
– Жалко?
– Понимаешь, она все время плачет. И со всеми ссорится. Ее никто не любит.
Мой бедный ребенок! Ведь его тоже никто не любил – кроме меня.
– А ты любишь маму, сынок?
Он неловко кивал и склонял голову над кружкой. Потом поднимал ее – и некрасивое лицо моего сына озарялось внутренним светом:
– А еще я люблю Лару…
Лара! С некоторых пор это имя возникало в наших разговорах постоянно. Со слов сына я представлял эту девушку – белая, гордая, высокая, недоступная, настоящая Снежная королева! – и второй раз в жизни мое сердце разрывалось от жалости, потому что я не мог не понимать, что мой сын никогда не привлечет ее внимания. Оставалось ждать, когда пройдет и это юношеское увлечение, – другого выхода не было.