Созвездие мертвеца
Шрифт:
— Я думаю, можно будет потом по каждому направлению дать отдельный текст.
— Вы думаете, можно? Сухарики будете к чаю?
— Нет, спасибо. И сахара не нужно. Кого бы вы из исследователей еще выделили?
— Ну конечно, Вельнера. Это теория циклов. Маленький в тридцать шесть лет и большой в триста шестьдесят.
Период с 1648 по 3808 год — полный цикл. Тогда и заканчиваются пророчества. 2160 — одна двенадцатая великого лунного года. Я упускаю Манфреда Шрамма, с его акустическими версиями. Это тупик. Хотя что-то там, возможно, есть.
— Вы-то сами к чему склоняетесь?
—
— А текст не весь.
— Вот именно.
— А если бы весь? Чем бы это грозило человечеству, и что бы это ему стоило?
— Ну, во-первых, бинарная версия еще не абсолютно точная. А во-вторых, абсолютно точные предсказания будущего уже существуют. Прямое видение. Правда, эти клочки откровений старцев и блаженных девочек разрозненны и хранятся за семью печатями. А если бы все это объединить, мы нашли бы много интересного. Может быть, история бы переменила свое плавное течение.
— «Тайна откровения настолько замаскирована, что можно проходить мимо нее сколь угодно долго».
— А вы действительно владеете темой.
— А скажите, Завалишин, на ваш взгляд, — это слишком неточно?
— Ну, это ни в какие ворота не лезет. Хотя читать приятно. Бульварный такой романчик.
— Вы согласны с доктором Люстрио, что Никулло, Рюир, Кахир представляют наиболее интересные и полные исследования?
— Самый интересный — это, конечно, Пишон. «Нострадамус и тайна времен».
— А на родине маэстро, во Франции, есть у вас коллеги?
— Конечно. Серж Жюли. Будете во Франции — передавайте привет.
— У нас как раз главный редактор на ярмарку едет. Через месяц. В Лилль.
— А почему не в Париж?
— Куда пригласили…
— Вы серьезно?
— Ну да…
— А нельзя ли кое-что передать и кое-что забрать?
— Героин?
— Шутки шутите.
И Желнин нужный адрес получил. В Марселе-городе.
Филолог
Работа моя все же была не сделана. Инфинитивы и будущее время некоторых безличных глаголов во времена прорицателя настолько отличались от тех, что мне знакомы, что самостоятельно я не мог проникнуть сквозь времена и звезды. Мало кто на просторах нашей расчлененной державы разбирался в этой тарабарщине.
Старик Щавинский Илья Ильич жил в Петербурге, то есть на маршруте нашего следования, и в этом было счастливое предзнаменование. Так мне казалось. В свое время он читал у нас курс, но я оказался невнимательным слушателем, да и не дошло тогда до глубокого проникновения в суть вещей. Старикану должно быть сейчас где-то семьдесят пять, если жив еще. Прежде же я должен был узнать и его адоес, для чего позвонил на Мойку, в Герценовский. Да, жив профессор, а кто вы? Ах, бывший студент, очень хорошо, а какого выпуска?.. Нет, ничего, очень приятно, сейчас поищем. Вот телефон, а адреса нет. Вы позвоните…
Жил Илья Ильич в доме по Машкову переулку. Я и не знал такого. Не стало улиц с фамилиями вождей, но была еще улица Ленина на Петроградской, была Свердловская набережная и станция метрополитена имени матроса Дыбенко.
Если исправить некоторые несуразности и неточности, от которых избавиться я был не в силах, то наградой мне должна была бы стать премия имени изобретателя динамита. А текст, который я воссоздавал столько лет, раскладывал на атомы и молекулы, а после снова собирал, и должен был стать тем динамитом, который способен разнести в пух и прах экономику, геополитику, державы и партии…
— Это Игорь Михайлович.
— Да. Жду.
— Я код забыл.
— 4690. Вы откуда?
И тут словно кто-то посторонний вместо меня сказал:
— Я у метро. На канале Грибоедова. Минут через десять, стало быть.
— Хорошо.
И вдруг я понял, что к профессору мне идти сейчас не нужно. А нужно постоять немного, войти потом в гастроном и стать возле окна. И подождать.
Через две минуты три автомобиля влетели в переулок одновременно, один заблокировал его с одной стороны, второй остановился прямо напротив меня, и из него выскочили трое молодых мужчин, не испытывая затруднений, открыли дверь восьмого дома… Дверь в нужный подъезд со двора, но я уверен, что именно в этот подъезд они и влетели. Третье авто за углом. В нем четверо. Сейчас вот кто-нибудь зайдет проверить магазин, поскольку их так учили.
— Извините, — обратился я к продавцу, — нельзя ли сделать срочный звонок? Я заплачу.
— Так вот же автомат, за углом. А к нам нельзя.
— Я заплачу.
— Вы обратитесь к заведующей.
— У меня времени нет.
— Это ваши проблемы.
Мать и сын выходят из магазина, с авоськами. Меня ведет рефлекс. Прикрываясь ими, слегка согнувшись и обращаясь к семилетнему примерно пацану, спрашиваю, как пройти до Невского.
— Вот сейчас направо и прямо.
Из иномарки этой поганой выходит мужчина и, словно бы прогуливаясь, идет нам наперерез.
— Большое спасибо, — говорю я и возвращаюсь в магазин.
Мужчина в синей джинсовой курточке, брюках серых, аккуратно отглаженных, и легких туфлях с дырочками пропадает из поля моего зрения. Значит, уходит на какое-то другое место. Отслеживать перекресток. А может быть, я все это выдумал и просто нужно пойти к старику и поговорить с ним насчет будущего времени безличных глаголов. И про инфинитивы. Но я делаю другое.