Созвездие Стрельца, или Слишком много женщин
Шрифт:
– Я представляю.
– Катька, – мой голос невольно потеплел. Закрыв глаза, я мысленно взял в ладони ее лицо – узкое, скуластое, с чуть косящими черными глазами и кожей настолько нежной, что на ней всегда оставался след от любого прикосновения. Ох, Катька-Катька, ну зачем нам все это? – Катьк! Подумай, ты же сама, сама все разрушаешь… Разве нам плохо было вместе? Вдвоем? Мы же были прекрасной парой, мы были лучше всех, самые смелые, умные, красивые… Катя! Ну подумай еще раз, я же люблю тебя, дурочка!
– Я тоже люблю тебя… И его я тоже люблю…
– Ты не можешь любить «его»!
– Ты не любишь громких слов, и я тоже их не люблю, – сказала она, и я физически почувствовал, что меня толкнули в грудь, – нет, не ударили, а просто толкнули, чтобы я отступил с дороги. – Но выбор, который ты предложил мне, совсем невелик. Я беременна. И лишить ребенка можно либо отца, либо жизни. Я не убийца.
Я помолчал.
– Ну что ж… Это твой выбор.
– Да. И я рада, что он сильно отличается от предложенного тобой.
Распрощались мы очень вежливо.
В общем, у меня образовался свободный вечер. Вернее, небольшой кусочек такого вечера, потому что с тех пор, пока мы с Мариной занимались любовью (кстати, в постели она была столь же сильна и самоуверенна, как и в жизни), а потом выясняли отношения, а после я еще узнал много интересного от Катьки, ноябрьский сумрак сгустился настолько, что его уже следовало называть ночью.
Было прохладно, но все же теплее, чем обычно бывает в конце ноября. Листья с деревьев уже облетели, но погоды стояли сухие и безветренные – так что москвичи имели лишнюю возможность не «пересаживаться» раньше времени из плащей в утепленные пальто и дубленки. Для кого как, а для меня это имело значение: из-под курточек и плащей легче разглядеть ножку, прицокивающую каблучком по асфальту, и – если особенно повезет – коленку, так ладно обтянутую гладким чулком, а также ручку, изящно поигрывающую зонтиком…. Конечно, это не весна, когда разодетые и надушенные девочки, на радостях, что повыскакивали из шуб, трещат крыльями и порхают вокруг тебя, как бабочки в Панамском национальном заповеднике. Нет, весна – совсем другое дело… Но и осенью можно натолкнуться на девчонку, которая на некоторое время станет твоей судьбой…
Впрочем, размечтался я все равно напрасно. В такую темень нельзя разглядеть не то что ножку-ручку, но и в принципе какую-либо фигуру, особенно если этой фигуре пришла в голову недобрая мысль перебежать дорогу в неположенном месте!
А случилось именно это. Сосредоточенно глядя перед собой, я повел машину к выезду на шоссе, как вдруг – в темноте это было еле различимо – слева от ветрового стекла мелькнула чья-то невысокая фигура. Коротко ругнувшись, я резко затормозил, машину повело вправо, но тело пешехода уже потеряло равновесие и свалилось прямо под колеса. За секунду до того как нажать на тормоз, я увидел белую руку, на секунду
– Твою мать!! – от души ругнулся я и выскочил из машины.
Столпившиеся у автомобиля люди – человека четыре – передали мне из рук в руки целую и здоровую правонарушительницу. Пухленькая, кругленькая, как пончик, девушка с вымазанным грязью и исцарапанным во время падения лицом, в съехавшем набок берете, в грязном пальто с разорванным рукавом стояла передо мной и неловко улыбалась улыбкой слабоумной.
– Цела? – Я в одну минуту расстегнул на ней пальто, так же быстро и никого не стесняясь ощупал руки, плечи, колени. – Ты что ж такое творишь, идиотка несчастная?! Если решила с жизнью покончить – тогда тебе к психиатру надо, а не на полосу встречного движения! Цела, я спрашиваю?!
– Ой, я ничего… Ой, я цела, спасибо… Ой, я нечаянно…
– Что тут случилось? – Голос, которым это было произнесано, не оставлял сомнения в том, что он принадлежит автоинспектору. Так оно и оказалось: бдительный страж, раздвинув толпу, стоял около нас и уже тянул из нагрудного кармана служебный блокнотик. – Давайте-ка по порядку, граждане. Итак: что случилось? Кто пострадавший? Кто виновный? Где свидетели?
– Да какие свидетели, какой виновный, – загудели вокруг. – Она, вот эта вот, малахольная какая-то… Стояла-стояла на обочине и вдруг как кинется! Да таких сажать надо! Дура она, товарищ лейтенант.
– Гм… Сержант! – поправил гаишник. – Дура или не дура, а факт нарушения налицо, и я должен запроко… запротро… тьфу ты!!! Запротоколировать! – с ненавистью выплюнул он. – Ваша фамилия?
– Любшин.
– Документы, права на машину.
– Пожалуйста. Но имейте в виду, товарищ сержант, я ничего не нарушил. Она сама…
– Действительно, сержант, девка-то сама…. – загомонили вокруг.
– Разберемся.
– Я… Можно мне сказать? – внезапно подала голос малахольная. – Стас и в самом деле ни в чем не виноват. Я действительно…
– Что?
– Ну, бросилась.
– Под колеса? К нему?
– Ну, да.
Старшина медленно закрыл мой паспорт и воззрился на нарушительницу:
– Да ты что? Зачем?! Может, ты больная? Может, тебе «ноль-пятую» бригаду вызвать?
– Зачем «ноль-пятую»? – простучала зубами пышка.
– Затем, что самоубийц у нас сразу в психушку отвозят! И под капельницы кладут! Зря, между прочим, делают. Лично я бы таких, как ты, которые намеренно под колеса бросаются, брал бы за ноги и головой об мостовую! Вся бы пыль из мозгов вышла!
Небольшая толпа, все еще не отходившая от моей машины, одобрительно загудела.
Пышка шмыгнула носом и промолчала.
Я тоже постепенно пришел в себя.
– Вы что, знакомы с этой… правонарушительницей? – спросил меня лейтенант.
– Первый раз вижу.
– Ну тогда как? Будем составлять протокол?
– Не надо протокола, – улыбнувшись ему, я достал из кармана корочку редакционного удостоверения. – Как я понимаю, жертва в данном случае – я, а я претензий к девушке не имею. И даже напротив, готов подвезти ее до места назначения. Чтобы другие автомобилисты в эту ночь спали спокойно.