SPA-чистилище
Шрифт:
Ходасевич поменял направление разговора:
– Скажите, а вот Ванечка, внук Аллы Михайловны, он-то на своего пропавшего деда чем-то похож? Может, фигурой? Или походкой?
Любочка прищурилась.
– Намекаете, что она за Иван Иваныча своего собственного внучка могла принять?
– Все бывает, – развел руками полковник.
– Странно, но мне это до сих пор не приходило в голову… – Художница задумалась и добавила не вполне уверенно: – Но, по-моему, нет – тот тип на улице был совсем не Ванечка… Да и не очень похож Иван на своего деда…
– А у Аллы Михайловны было хорошее
– Зрение?.. Да нет, не вполне… Работа-то у нее была глазная, скрупулезная… Так что зрение она к старости посадила, и очки носила – плюс три, плюс четыре…
– А в тот момент, когда незнакомца, похожего на Ивана, увидела – она в очках была?
– По-моему, да… Или, по крайней мере, в линзах… Она старушкой была, – усмехнулась Любочка, – весьма прогрессивной, поэтому частенько, особенно на выход, линзы носила…
– А у вас, Люба, как обстоит со зрением?
– Хотите выяснить, кому из нас двоих Иван мог скорее привидеться?.. Но я-то на зрение не жалуюсь. Имеется только (как наверняка и у вас) возрастная дальнозоркость. Очками я пользуюсь только для чтения.
Они вдвоем по-прежнему стояли на крыльце дома Аллы Михайловны. Оделись теплее, чем в прошлый выход – Люба накинула свое пальто. К вечеру подморозило, и изо рта вырывался парок. Дом Любочки слегка освещал далекий фонарь.
В доме топилась печь, и из-за штакетника виднелся дымок, столбом поднимающийся из трубы на нелепой крыше. На противоположном участке, у Василия, вдруг раздался горячий спор на таджикском языке. Гортанные вскрики продолжались минуту, а потом все стихло.
– А ведь я вам еще не все рассказала, – таинственно проговорила художница, ласково отряхивая пепел с лацкана куртки Валерия Петровича. – Самое интересное случилось потом…
– Потом – в смысле когда?
– А в тот же самый день. После того, как Алла у меня чаю напилась и к себе домой с покупками потащилась… Вам интересно?
– Более чем.
– Так вот, вскоре после того, как мы с ней расстались, она опять ко мне прибегает. И трясется вся, и глаза на мокром месте. «Что случилось?» – спрашиваю. А Аллочка кричит: «Люба, у меня в доме кто-то был!..»
– Вот как! – не удержался от восклицания Ходасевич.
– Да, представьте себе!.. Опять я ее насилу успокоила. Потом спрашиваю, с чего она это взяла. Она говорит: «Не знаю, но чувствую, что кто-то у меня был». Ну, что мне оставалось делать! Отправились мы с Аллой Михайловной сюда, к ней в дом… Я, конечно, не профессиональный домушник (и не сыщик), но, насколько могла судить, входной замок был не взломан… Не хотите, кстати, – Любочка кивнула на дверь, – его осмотреть?..
– Завтра, – кивнул Ходасевич. – При дневном освещении… А Алла Михайловна тогда, во время вашего похода на станцию, не оставила, по своему обыкновению, ключа под половичком?
– О, вы и об этой ее привычке знаете!.. Точно утверждать не берусь, но, думаю, что нет. Во всяком случае, когда мы с ней куда-нибудь ходили вместе и никого на наших участках не оставалось, она всегда ключи с собой брала.
– А мог к ней кто-то забраться через окно?
– Да нет, время-то не летнее. Она окна в доме закрывала.
– А с чего Алла Михайловна взяла, что у нее в доме кто-то был?
– Не знаю! Я не поняла!.. И она мне ничего определенного не смогла сказать. Все как обычно, все на своих местах, ничего не пропало, хотя у нее в доме и деньжата имелись, и драгоценности кое-какие… Она только все твердила: «Я чувствую, что здесь кто-то был…»
– Ну, интуиция – дело существенное, – совершенно серьезно заметил Валерий Петрович.
– Однако для того чтобы делать выводы, надо чтобы интуиция фактами и аргументами подкреплялась, так ведь? А тут она ничего мне конкретного не смогла продемонстрировать. Никаких свидетельств, что в доме кто-то побывал. Да я и сама ничего подозрительного у нее не увидела…
– Скажите… – потер лоб Ходасевич, – а еще что-нибудь странное вы тогда на улице не заметили? Может, увидели какого-то человека, вам незнакомого? Или машину подозрительную, которую вы раньше в здешних краях, на Чапаева и на Советской, никогда не замечали?
Художница задумалась, пожала плечами.
– Н-нет. Кажется, нет… Если б я тогда знала, что надо на нечто подобное обращать внимание, я бы, конечно, задумалась… Но вас же, такого умного, рядом не было…
– Скажите, – изменил направление разговора собеседник, – а сколько Алле Михайловне лет?
– Намекаете, что у нее видения? Альцгеймер начался? – со смехом переспросила художница. – Нет, для Альцгеймера что-то рановато. Она – тридцать восьмого года рождения. Стало быть, ей шестьдесят восемь. Даже климакс давно миновал.
В этот миг, из темноты участка, из кустов (кажется, сирени), окружавших вековые сосны и ели, раздался шорох. Ходасевич закаменел. Сделал стойку, наподобие сторожевой собаки. Или, скорее, медведя, почуявшего неподалеку мелкую, но опасную дичь. И тут же нажал установленный на крыльце выключатель. Прожектор озарил участок мертвенным светом. Полковник одним движением – трудно было предположить подобную стремительность в столь большом и неуклюжем теле – бросился в том направлении, откуда раздавался шум, – к кустам. Какая-то тень мелькнула впереди него, на границе света и тьмы. Кто-то с шумом продрался сквозь сирень и исчез в полной темноте на краю участка – там, куда не добирался луч прожектора. Скрипнул забор – кто-то перемахнул его. С улицы раздался глухой удар приземляющегося тела.
Дальнейшая погоня представлялась Валерию Петровичу бессмысленной.
Пыхтя и отдуваясь, он вернулся на крыльцо к Любочке.
– Кто это был? – испуганно спросила она.
– Кошка, – легкомысленно ответствовал Ходасевич. – Или ежик.
– Ничего себе ежик!.. Судя по шуму, скорее похоже на кабана.
– А кабаны, что, имеют обыкновение к вам на участки захаживать?
– Да нет, как-то раньше не замечала… Но все равно, спасибо, верный рыцарь, мой Ланселот, – насмешливо проговорила Люба, – вы спасли прекрасную даму. Правда, не знаю, от кого. Может, от когтей саблезубого тигра, или от ятагана янычара, или от лесных разбойников…