Спальня королевы
Шрифт:
— У него единственный недостаток, — со смехом продолжил шевалье, — он обожает кардинала!
— Не стоит преувеличивать, — улыбнулся Ренодо, обменявшись с Сильви приветствиями. — Я вовсе не обожаю его высокопреосвященство, но довольно многим ему обязан. Именно отец Жозеф, его ближайший советник, вытащил меня из моего родного Лудена и привез в Париж. И благодаря ему я здесь совершил все, о чем мечтал. Да, я знаю, — добавил он, закутываясь в свой плащ, — что в свете считается хорошим тоном поносить кардинала-министра. Только
— Вы, разумеется, правы, мой друг, но я желал бы только одного. Чтобы его высокопреосвященство не вмешивался так свободно в личную жизнь других людей… Уже поздно. Я вас провожу. Погрейтесь у огня, Сильви, моя крошка! Я вернусь через секунду.
Девушка сняла накидку с капюшоном на беличьем меху, теплые перчатки и подвинула табурет, чтобы сесть поближе к камину. Она протянула к огню заледеневшие руки и ноги. От столь сильного холода не спасали зимняя обувь и одежда.
Когда Персеваль вернулся в кабинет, он на мгновение задержался на пороге, чтобы получше рассмотреть крестницу. Она почувствовала его взгляд и обернулась:
— И что вы там делаете, вместо того чтобы сесть в ваше кресло?
— Смотрю на вас. Вы сейчас еще больше, чем раньше, похожи на котенка. Вы счастливы при дворе?
— Счастлива, это слишком громко сказано. Но должна признать, что там куда приятнее, чем я ожидала. Королева добра и очаровательна… И мне кажется, что она очень несчастна из-за этой любви короля к мадемуазель Луизе де Лафайет. И Луиза тоже все время плачет и несчастна. Мне не удается ладить со всеми фрейлинами, но по крайней мере одна подруга у меня появилась.
— Кто же это?
— Мадемуазель де Отфор. Она красива, отважна, невероятно дерзка и действительно предана нашей повелительнице!
— Вот замечательно! А вы не могли выбрать кого-нибудь получше!
— О, это она меня выбрала! А теперь, крестный, расскажите мне, прошу вас, чему я обязана удовольствием видеть вас?
Персеваль рассмеялся:
— Вот это да! Как быстро мы усвоили дворцовый тон. Но я позвал вас не для того, чтобы мы обменялись мадригалами, — он вдруг стал суровым, сел рядом с Сильви и взял ее руку в свои. — Вы знаете некоего господина де Ла Феррьера?
— Нет. А кто это?
— Это офицер гвардии кардинала. Он просил вашей руки у герцогини Вандомской. Она поручила мне сообщить вам об этом.
— Моей руки? Это значит, что этот человек хочет на мне жениться?
— Разумеется. Никакое другое толкование невозможно.
— И… И что ему ответила герцогиня?
— Что вы свободны в своем выборе и она никогда не станет вас принуждать. И что,
— Но ведь все отлично? Больше не стоит об этом говорить.
— Как раз наоборот. Об этом надо поговорить, потому что этот Ла Феррьер приложит все силы, чтобы вам понравиться. И он способен в этом преуспеть. Офицер довольно хорош собой, и я не сомневаюсь, что кардинал готовит ему отличную карьеру…
— Вы хотите сказать, что он может понравиться мне, когда я с ним познакомлюсь?
— Совершенно верно. Но, Сильви, вы никогда не должны соглашаться на этот брак. Именно поэтому герцогиня Вандомская хотела, чтобы я поговорил с вами.
— Это как-то странно…
— Ничего странного. Мне хорошо известно, что собой представляет этот человек. А герцогиня знает только то, что я ей рассказал. При нынешнем положении вещей она ограничилась замечанием, что вы еще слишком молоды для замужества.
— И это правда?
— Не совсем. Многие девушки выходят замуж в пятнадцать лет, а некоторые и раньше. Нашей королеве было только четырнадцать. И его величеству королю тоже. Но вернемся к претенденту на вашу руку. Вы ни за что не должны позволить ему вскружить вам голову.
Девушка вдруг рассмеялась звонким, радостным смехом.
— Вскружить мне голову? Но это никому не удастся. Вы же знаете, что я люблю и всегда буду любить только Франсуа…
— В вашем возрасте все так говорят. Со временем многое меняется.
— Я не изменюсь.
— А следовало бы, Сильви. Не считая того, что герцог де Бофор на вас никогда не женится, он просто не способен хранить верность одной женщине. Говорят, что Франсуа влюблен в госпожу де Монбазон, мадемуазель де Бурбон-Конде и не знаю даже, в кого еще…
— Все не в счет, потому что он любит одну-единственную. И это королева!
— Несчастная! Как вы можете такое говорить! Даже здесь! Это крайне легкомысленно!
— И все-таки это правда, — тяжело вздохнула Сильви и погрустнела. Но она быстро пришла в себя и посмотрела на Персеваля по-прежнему ясными глазами. — Так вернемся к нашему разговору. Почему я не могу увлечься господином де Ла Феррьером? И почему именно вы должны рассказать мне об этом?
— Потому что… Я вас очень люблю. И надеюсь, что вы меня тоже любите. Хоть немного.
Сильви вскочила со своего табурета и уселась у ног своего крестного, чтобы прислониться головой к его коленям.
— Я люблю вас намного сильнее, и вы отлично знаете, что я всегда вас слушаюсь!
Взволнованный, Персеваль погладил шелковистые каштановые волосы.
— Тогда постарайтесь мне поверить, чтобы мне не пришлось рассказывать вам больше, причиняя напрасные страдания.
— Почему?
Он помолчал, потом заговорил, не отвечая на ее вопрос:
— Вы помните ваше детство? Я имею в виду до того, как Франсуа принес вас к своей матери?