Спальня королевы

Бенцони Жюльетта

— Мне дороги все члены вашей семьи, герцог. Во всяком случае, те, кто отнесся ко мне по-доброму.

— Значит, это исключает Меркера, который вас терпеть не может, и меня самого…

— Вы меня тоже любите не больше, чем ваш старший сын. И все-таки вы проявили большую щедрость, дав мне имя, состояние, положение в обществе, наконец…

— Всем этим вы обязаны герцогине. Моя жена самая упрямая женщина на этой земле теперь, когда ее мать скончалась. Но я тем не менее рад, что вы признательны нашей семье, и надеюсь, что вы это докажете. Но вы не ответили на мой

вопрос, юная дама! Вы действительно любите Бофора, как в этом уверены все в нашем доме? Вы ведь понимаете значение слова «любить»? Так да или нет?

Сильви гордо вскинула голову и прямо посмотрела в глаза герцогу:

— Да.

Она ничего больше не добавила, но произнесла коротенькое слово так твердо, что никаких сомнений не оставалось. Сезар продолжал молча рассматривать ее, и тогда девушка крепко сжала руки и добавила:

— Мне кажется, что я его любила всегда, с той самой минуты, когда он нашел меня в лесу. И я уверена, что никогда никого больше не полюблю.

Это было сказано очень просто. Но от этого ее слова стали еще весомее. Герцог Вандомский ни на минуту не усомнился в ее искренности. Правда, ему хотелось знать больше.

— Но я полагаю, вы не надеетесь, что он женится на вас? Раз уж он не стал рыцарем Мальтийского ордена, Франсуа может взять в жены только принцессу, вы это понимаете?

— Мне все это известно, но для любви брак не обязателен. Для этого нет необходимости быть все время вместе. Настоящая любовь выносит все — разлуку, расставания, одиночество и даже смерть.

— Кто, черт побери, вас этому научил? — воскликнул Сезар, удивленный философскими рассуждениями столь молоденькой девушки. — Это старина Рагнель наговорил вам этих глупостей?

— Никто меня не учил, герцог. Мне кажется, я знала это всегда.

— Что ж, замечательно, но сейчас мы посмотрим, что из этого выйдет на практике. Я пригласил вас, так как хочу проверить, насколько прочна ваша любовь. Если бы с Бофором что-нибудь случилось, что бы вы стали делать?

Сердце Сильви пропустило один удар, но она даже виду не подала.

— Все, что только в моих силах, чтобы ему помочь.

— Вот это мы сейчас увидим! Он в опасности, — произнес герцог, подчеркивая каждый слог.

— Что ему угрожает?

— Смерть, если только его схватят. Чего, по счастью, пока не произошло.

— Боже мой! Но что же произошло?

— Он дрался на дуэли в Шенонсо и убил своего противника.

Охваченная ужасом, Сильви на мгновение закрыла глаза. Она знала, насколько однозначно оценивают подобный факт указы Ришелье. Дуэль привела Монморанси-Бутвиля на эшафот. Страшный кардинал, не задумавшись ни на мгновение, отправит туда же внука Генриха IV. Кто знает, может быть, это даже доставит ему удовольствие.

— Из-за чего была дуэль?

Вандом медлил с ответом, но Сильви, устремив на него свои прозрачные глаза, добавила:

— Из-за женщины?

— Да. Из-за госпожи де Монбазон. Вы, вероятно, не в курсе, но она его любовница, — резко бросил он. — Господин де Туар плохо отозвался о ней в присутствии моего сына. Франсуа этого не стерпел, полагая,

что в этом состоит его долг как дворянина и как любовника. Мария де Монбазон сходит по нему с ума…

— Но он любит другую, — закончила за герцога Сильви. — Как это обычно и бывает…

— Другую? Кого же это?

— Если вы не знаете, то должны хотя бы подозревать. Я привыкла думать, что красавица герцогиня де Монбазон — это всего лишь роскошная ширма. И именно та, другая, только ухудшит дело, если люди кардинала схватят де Бофора. Где он?

— Я вам этого не скажу, тем более что и сама дуэль пока остается тайной. Но всегда возможно, что поползут слухи. Если об этом станет известно Ришелье, он отправит одного из своих палачей, Лафма или Лобардемона, и те под пыткой вырвут правду у свидетелей или у слуг. А эти люди заставят апостола Петра признаться, что он изнасиловал Богородицу, настолько ужасны их методы. Если Бофора схватят, его ничто не спасет… Только, может быть, вы?

— Я? Но что я могу сделать?

Герцог Сезар сделал эффектную паузу. Потом встал, все так же молча подошел к шкафу, открыл его и что-то достал.

— Мне говорили, что вы в отличных отношениях с кардиналом. Это правда?

— Слишком сильно сказано. Я имела честь петь для него лично три раза в его дворце. Он действительно был со мной очень мил и деликатен.

— Значит, его высокопреосвященство вас ни в чем не подозревает! Это просто великолепно!

— Я не понимаю почему, — заметила Сильви. У нее в груди зашевелилось беспокойство. Ей совсем не нравилась жестокая улыбка, с которой герцог Вандомский рассматривал то, что лежало у него на ладони.

— Хорошо, я открою вам глаза. И одновременно смогу судить, настолько ли велика ваша любовь к Франсуа, как вы говорите. Если моего младшего сына арестуют, его не спасет никто и ничто, кроме…

— Кроме?

— Смерти Ришелье. Если опасность достигнет крайней точки, вы устроите так, чтобы «Красный герцог» позвал вас успокоить музыкой и пением его страдания. И вы успокоите его навсегда.

Тут горло Сильви мгновенно пересохло.

— Что? Вы хотите, чтобы я…

— Чтобы вы его отравили. Вот этим! — произнес герцог, поднося к носу Сильви пузырек из очень темного стекла с плотно притертой стеклянной пробкой. — Вам это будет не сложно. Я узнал, что во время ваших визитов вы выпиваете немного испанского вина. И сами наливаете бокал кардиналу.

Решительно, он слишком много знал, но Сильви, охваченная возмущением, оставила на потом выяснение вопроса — кто она, или он, или они, так подробно донесшие обо всем герцогу Вандомскому.

— Я? Должна это сделать? Незаметно налить смертельный яд и потом протянуть его — я так полагаю, с улыбкой?! — тому, кто с доверием принимает меня? Почему бы вам не обратиться к какому-нибудь алчному лакею? Во дворце кардинала таких множество.

— По одной простой причине. Ришелье заставляет другого человека пробовать все, что он ест или пьет. Кстати, именно эту функцию выполняете для него и вы. Только вы этого не замечаете. Вы ведь пьете первой, верно?