Спальня светской женщины
Шрифт:
Черезъ нсколько дней посл этого, часовъ въ 8 вечера, Громскій съ тмъ же волненіемъ ходилъ взадъ и впередъ по Большой Милліонной и, блдня, нсколько разъ проходилъ мимо подъзда съ гранитными колоннами… Наконецъ рука его крпко сжала ручку замка огромной двери подъзда — и онъ очутился лицомъ къ лицу съ разряженнымъ швейцаромъ…
— Княгиня дома? — спросилъ молодой человкъ дрожащимъ голосомъ.
— Какъ объ васъ прикажете доложить?
— Громскій.
— Пожалуйте наверхъ. Княгиня принимаетъ, — почтительно произнесъ швейцаръ.
— У нея есть кто-нибудь?
— Княгиня одна.
Одна! это слово электрически объяло его сердце; онъ не хотлъ встртить кого-нибудь у княгини, но мысль
Мы предоставляемъ читателямъ вообразитъ положеніе его въ ту минуту, когда онъ всходилъ по ковру лстницы… и съ каждой ступенькой приближался къ княгин.
— А! г-нъ Громскій! — воскликнула она, при вид поэта, съ робостью отворявшаго дверь, — я думала, что вы забыли меня; признаться ли, я уже теряла надежду видть васъ у себя?
— Княгиня, я… не смлъ… не могъ… — И онъ стоялъ передъ нею, несвязно лепеча что-то.
— Садитесь. Что жъ вы не сядете? — Княгиня немного привстала и придвинула къ себ стулъ.
Ободренный Громскій слъ на кончикъ этого стула.
— Я думала, — продолжала княгиня, — что человку, такъ углубленному въ занятія, какъ вы, не достанетъ времени на пустые визиты, выдуманные нами отъ бездлья. Я очень хорошо знаю, — замтила она съ улыбкою, — какое различіе, какія границы между поэтомъ и свтскимъ человкомъ.
— Разв вы принимасте меня за поэта? — осмлился возразить Громскій.
Она взяла со столика, стоявшаго возл нея, какой-то печатный листъ, развернула его и, указывая своимъ пальчикомъ на средину листа…
— Кажется, это ваше имя? — произнесла она.
Этотъ листъ — былъ однимъ изъ послднихъ NoNo "Литературной Газеты", которую издавалъ покойный Дельвигъ. Громскій вспыхнулъ огнемъ: на этомъ листк точно было напечатано его имя, въ этомъ листк было точно помщено его стихотвореніе.
— Видите ли вы, что я иногда читаю и русскія книги, — молвила она съ той же улыбкой.
– ІІоэзія — мой отдыхъ отъ другихъ занятій, княгиня…
— О, это самый утшительный отдыхъ! Самыя отрадныя минуты, — перебила она… — А вы меня познакомите съ вашими сочиненіями, не правда ли; вы будете такъ добры?..
— Я не думаю, чтобы мои легкіе опыты заслуживали ваше вниманіе, княгиня. Вы избалованы гармоніей европейскихъ писателей…
Видно было, что Громскіи оживалъ подъ благотворнымъ ея вниманіемъ, и хотя рчь его еще не переставала вытягиваться принужденностью, однако онъ начиналъ говорить не запинаясь, а это было уже довольно на первый разъ!
— Разв у васъ нтъ желанія заохотить меня къ русскому чтенію? Я, не шутя, хочу знать литературу моей родины… Можетъ быть вы слишкомъ нетерпливы? Можетъ быть вы не возьмете на себя труда быть моимъ учителемъ? Право, я буду прилежною ученицей.
Можно ли передать, что было тогда съ сердцемъ молодого человка?
Онъ былъ такъ счастливъ, такъ полонъ, такъ упоенъ нгою ея взоровъ!
Его очи таяли отъ ея обаянія, выражались душою, сверкали страстью.
Не завидоватъ ему въ эту минуту было свыше силх человческихъ!
Съ этого дня Викторъ чаще и чаще посщалъ княгиню. Княгиня сильнй и сильнй чувствовала необходимость видть Виктора. Она стала рже появлятъся въ гостиныхъ. Между тмъ графъ Врскій ничего не зналъ объ успхахъ своего неуклюжаго пансіонскаго товарища. — Въ это время появилась въ петербургскихъ обществахъ баронесса Р**— и онъ, предводителемъ толпы обожателей, преклонялся предь новымъ свтиломъ!
Въ послднихъ числахъ мая мсяца княгиня перехала на свою каменноостровскую дачу.
Любовались ли вы островами — этою лтнею жизнью петербургскихъ жителей? Всходили ли вы въ часъ утра на Каменноостровскіи мостъ, въ тотъ часъ утра, когда просыпающаяся природа еще не возмущена шумомъ и громомъ людской суеты? Когда она еще не стряхнула съ своего личика капли алмазной росы? Когда она еще не успла запылиться прахомъ, взвваемымъ гордостью людскою? Когда она еще не успла затускнть отъ тлетворнаго дыханія людей?
Ничто не шелохнется. Солнце встаетъ, разрзая лучами своими вуаль, сотканный туманами… Природа-красавица трепещетъ пробужденіемъ и улыбается свтлою улыбкой
Небольшая двухъэтажная дача княгини, расположенная съ тонкимъ и разборчивымъ вкусомъ образованной женщины, лежала налво отъ Каменноостровскаго моста, по дорог, ведущей къ лтнему театру. Эта дача вверху обведена была кругомъ стеклянною галлереею, уставленною цвтами, которые совершенно закрывали ея стны и только давали мсто однимъ диванамъ, расположеннымъ перерывисто вдоль стны. Половина галлереи, выходившей въ садъ, отдлена была ширмами изъ разноцвтныхъ стеколъ, такъ что составляла совершенно особую прелестную комнату. Она украшалась обыкновенно, будто на загляднье, отборными цвтами, была окружена эластическими диванами и устилалась превосходнымъ ковромъ, который былъ выписанъ мужемъ княгини въ подарокъ ей изъ чуяжихъ краевъ. Эта комната, освщенная лунною лампою, была невообразимо упоительна!
Вы сказали бы, взглянувъ на нее, что то святилище любви, созданное искусною рукою художника. Круглая, отвсная, витая лстница краснаго дерева, спускавшаяся незамтно изъ этой комнаты внизъ, была такъ легка, что казалась нечаянно наброшенною…
Здсь чаще всего сиживала княгиня, задумчивая, съ тяжелымъ укорительнымъ вздохомъ о прошедшемъ, съ яркою поэтическою мечтою о будущемъ!.. Иногда слезы, слезы очень походившія на раскаяніе, туманили ея свтлыя очи; иногда грудь ея облегчалась долгимъ вздохомъ, иногда ея нжная, блая какъ мраморъ ручка поддерживала отяжелвшую голову. Правда, такія минуты бывали рдки, потому что она рдко была одинока, но тмъ не мене он показывали страдательное, болзненное состояніе души ея. Совсмъ не такова была она, сидя возл Громскаго, который уже безъ всякой смуты любовался ею и говорилъ съ нею безъ принужденности. Молодой человкъ дышалъ воздухомъ будущей жизни; съ нкотораго времени онъ замчалъ въ очахъ княгини. устремленныхъ на него, пламя… Но онъ несмлъ назвать это пламя — любовью; съ нкотораго времени въ очахъ ея прорывалась недвусмысленность страсти, но мысль — быть любимымъ этою женщиною, казалась ему; слишкомъ дерзкою. Онъ не былъ избалованъ счастьемъ! И хотя Викторъ уже свыкся съ ея присутетвіемъ, но ни одинъ взглядъ его, устремленный на нее съ невольно вырывавшеюся любовью, не былъ возмущенъ волненіемъ жаждущей страсти… Нтъ! — душа его въ эти минуты растоплялась молитвою.