Спарринг- партнеры
Шрифт:
– Будьте добры, подойдите ближе. Облегчите нам задачу.
Коди, приблизившись к решетке, высовывает наружу правую руку. Пакстон торопливо натягивает пластиковые перчатки и надевает на бицепс Коди манжету аппарата для измерения давления. Потом прослушивает его с помощью стетоскопа.
Начальник тюрьмы, глядя в свой блокнот, спрашивает:
– Вы по-прежнему отказываетесь от свидетелей? До сих пор никого не хотите увидеть?
– Господин начальник, я провел здесь четырнадцать лет, два месяца и двадцать четыре дня, и ко мне ни разу никто не пришел,
– Ладно, идем дальше. Какие хотите отдать распоряжения?
– Распоряжения? Это насчет моего тела? Сжечь. Кремировать. И спустить прах в туалет, чтобы следа моего не осталось на этой земле, понятно?
– Куда уж понятнее.
Пакстон убирает стетоскоп и снимает с руки Коди манжету.
– Артериальное давление сто пятьдесят на сто, немного повышенное.
Коди отдергивает руку.
– Повышенное? С чего бы это?
– Пульс девяносто пять, тоже выше нормы.
– Норма? Какая еще норма, когда тебя через три часа убьют? Мне не положено успокоительное, что-нибудь, чтобы унять мандраж?
– Вы имеете право на две таблетки валиума, – произносит Пакстон официальным тоном.
– Валиума? От него никакого проку. Черт, меня же вот-вот убьют! Почему бы не дать мне кокаину или хотя бы пивка?
– Простите, у нас есть правила, – торопится вставить начальник.
– Ну да, и по одному из этих ваших правил я должен отвалить на тот свет здоровехоньким.
– Так здесь и написано, черным по белому.
Коди смеется и трясет головой, испытывая недоверие и отвращение. Они, наверное, торопятся, а ему не к спеху.
– Десять лет назад, задолго до того, как вы оба здесь появились, сидел тут один бедолага, Ножовка Хендерсон. Все называли его Нож – для краткости. Он убил кучу народа и, скажем так, не без помощи ножовки. Словом, в конце концов Ножу назначили свидание с иглой. Накануне этого события он наглотался обезболивающих и валиума – накопил на такой случай. Его нашли на пороге камеры вырубившимся. Держу пари, у вас там черным по белому прописано правило, что в отсеке смертников нельзя кончать с собой, и уж точно не перед самим развлечением – большой казнью. Ну, все напряглись, быстренько сволокли Ножа в больничку, промыли ему желудок, кое-как откачали и так же быстренько вернули сюда – еле поспели ко времени казни.
– Очаровательно, – отзывается начальник тюрьмы. – У вас все?
– Если честно, я на дух этого сукина сына не переносил, даже радовался, когда с ним покончили.
– Так у вас все?
– Почти. У меня еще есть два часа сорок минут.
Доктор Пакстон откашливается.
– Думаю, можно закругляться, – говорит он.
Коди спрашивает, глядя на него:
– Это вы будете констатировать мою смерть?
– Я. Это входит в мои обязанности. Такая работа.
– Работа? Та самая, о которой вы мечтали, когда шли учиться на врача?
– Хватит, Уоллес, – вмешивается начальник
– Не иначе, вы были последним в своем выпуске, раз получили такую дерьмовую работенку.
– Все, уймитесь, Уоллес.
– Скольких вы уже признали мертвыми после смертельной инъекции?
– Троих.
– Вам не становилось от этого не по себе?
– Вообще-то нет.
Коди внезапно вцепляется в решетку прямо перед носом у Пакстона.
– Настоящим я заявляю, что вполне здоров для того, что быть убитым государством. Маленькая проверка закончена, можете проваливать.
Пакстон достает пластмассовый пузырек.
– Держи свой валиум, приятель.
После этих слов врач торопливо ретируется, и через несколько секунд вдали с грохотом закрывается дверь.
Начальник тюрьмы изучает свой блокнот и говорит:
– Так, идем дальше. Последнюю трапезу вам принесут в девять часов. Вы действительно хотите замороженную пиццу?
– Да, я же сказал. С этим будут проблемы?
– Нет, но вы можете заказать что-нибудь гораздо лучше. Как насчет толстенного бифштекса с жареной картошкой и шоколадного пирожного? Ну, типа того.
– Похоже, это вечер сплошных трудностей. Какое вам дело, что я съем перед смертью?
– Ладно, ладно. А капеллан? Хотите, чтобы вас посетил капеллан?
– Зачем?
– Ну, не знаю. Поговорить.
– О чем тут разговаривать?
– Не знаю. Он несколько раз через это проходил, я уверен, он что-нибудь придумает.
– Сомневаюсь, что у нас с ним найдется много общего. Я в жизни не бывал в церкви, господин начальник, и уж точно не молился там. Мы с Брайаном грабанули парочку церквей в провинции с голодухи. Жратва там – полный отстой: арахисовое масло, дешевое печенье. Все в этом роде. Такая дрянь, что мы бросили потрошить церкви и вернулись к грабежам домов.
– Понятно. Большинство, стоя уже на пороге своего конца, хотят убедиться, что они в ладах с Богом, некоторые исповедуются в своих грехах и так далее.
– Зачем мне исповедоваться в моих грехах? Я их даже не помню.
– Значит, капеллана звать не надо?
– Мне все равно. Если это требуется ему самому, чтобы чувствовать, что он зачем-то нужен, то пускай придет. Кто там еще у вас в списке? Репортеры, политики? Кому еще необходимо урвать что-то от меня, пока я жив?
Начальник тюрьмы, игнорируя вопрос, что-то вычеркивает.
– Как быть с вашим имуществом?
– С чем?
– С имуществом. С активами, вещами.
Коди со смехом разводит руками.
– Это вы в самую точку, начальник! Сами видите, восемь на десять, вот и весь мой мир последние четырнадцать лет. Здесь все, что я нажил.
– Как быть со всеми этими книгами?
– С книгами?.. – Коди отступает в середину камеры и оглядывает свое собрание. – Это моя библиотека, тысяча девятьсот сорок книг. Все присланы мне одной сердобольной леди из Норт-Платта, Небраска. Для меня они бесценны, а для всех остальных ничего не стоят. Я бы попросил вернуть книги ей, вот только мне не по карману пересылка.