Спартачок. Двадцать дней войны
Шрифт:
— Ну ты загнул! — хмыкнул Грошев. — Это у нас нет военных? Да коммунизм — полностью военная структура, чтоб ты знал! У нас врагов хватает! Все причислены к территориальным подразделениям, все проходят ежегодные военные сборы.
— И девушки тоже, как в Израиле? — оживился майор.
— Все — это значит все! И дети тоже. У нас пионеры не макулатуру под барабан собирают. Те еще волчата! И большинство прошли через бои, между прочим. «Проникновенцы» с Азии-3, суки, все никак не переводятся, до рукопашных доходит… Воевать мы умеем, майор. Мы же владеем такими технологиями, что окружающие миры от зависти давятся, а монополии на межмировые перемещения у нас нет. Ближайшие миры к нам запросто попадают. Вот и рубимся с попадунами… до победы.
— А победа в вашем понимании — это что? — осторожно поинтересовался майор. — Капитуляция?
— Победа — это победа, майор. Ты думаешь, каким образом у нас на Земле-Центр коммунизм
Майор понял и подавился очередным вопросом.
Глава 3
День пятый
Над Аккызом занимался бледный рассвет, но роту после экипировки загнали в металлический ангар без окон, так что довольствовались освещением от электрических ламп. Кое-кто примерял броники, но в большинстве своем бойцы приткнулись к рюкзакам и дремали. Бессонная ночь вымотала всех, кроме командира роты. Майор бросил спальник прямо на бетонный пол, вольготно развалился на нем и с интересом наблюдал, как подчиненный осматривает полученное оружие.
— Не впечатляет? — жизнерадостно поинтересовался майор. — Сильно уступает вашему?
Грошев пожал плечами и промолчал. Вообще-то он ожидал худшего. Это же олигархат. Спальники, например, могли бы разворовать или те же саперные лопатки, но нет, выдали соответственно нормам. И недельный сухпай распределили среди бойцов, хотя его-то точно можно продать в Аккызе без проблем. Или не в олигархате дело, а в честности командира роты? Похоже, снабженцы так и хотели сделать, но нарвались на майора морской пехоты. В результате ора и угроз Грошеву выдали даже снайперскую винтовку. Одну на роту. И без патронов. Как пояснил майор, патроны выдаются на передке, специальная машина с боезапасом пойдет с ними до самого опорника. Для майора подобная практика казалась привычной и вопросов не вызывала. Да у майора жизнь вообще вопросов не вызывала. Грошев же только усмехнулся. Власть по-прежнему опасается вооруженного народа, во всех мирах Веера опасается. Вроде всем рты заткнули, никто голов не поднимает — а их все равно боятся. Потому патроны — только на передке, когда за спинами военных подразделений стоят надежные части национальной гвардии. Вроде бы и не заградотряды, но — они самые. Типа шпионов-наводчиков ловят, а на самом деле смотрят, чтоб никто обратно не дунул. С оружием в руках. Ну и иногда ловят наводчиков из самых тупых. Но, например, кто навел ракеты на лагерь мобиков — даже вопросом таким никто не задался.
— Хорошо, догадался автоматные рожки ополовинить! — буркнул Грошев и опустился без всякого стеснения рядом с командиром. — А то отстреливался бы от дронов пальчиком! Автоматные, конечно, совсем не то же самое, что особого качества снайперские, но что имеем. Подходят по размеру, уже неплохо.
— Чего? — обеспокоился майор. — У тебя винтовка заряжена?!
— Ага! Как дам комполка с трехсоточки в голову — только мозги брызнут! За организацию лагеря доподготовки — не помешало бы!
Майор приподнялся для разборок, но потом беззлобно ругнулся, махнул рукой и улегся обратно на спальник.
— А ты чего вообще валяешься? — буркнул Грошев. — Ротное имущество за тебя кто будет получать? Радиостанции, позывные, частоты, режимы работы? Воду?
— Не подпрыгивай! — лениво осадил майор. — Видишь, утро? Причем — раннее утро. Вот подъедет командир батальона. Он вообще-то ночью спит, не то что мы. Представлюсь, доложу, получу в распоряжение какую-нибудь технику, тогда и загрузимся. Ты лучше послушай, что я в сети нашел!
И майор с удовольствием стал зачитывать вслух статью о жестоких годах диктаторского Союза.
— Антонину Смирнову, жену Абакумова! — со смаком озвучивал он. — Жену самого начальника Смерша, представляешь? После ареста мужа законопатили в тюрьму! Без обвинения, просто за то, что жена! С трехмесячным ребенком на руках! И ребенка в тюрьму! И три года так держали! Представляешь? Малыш первые три года провел в тюрьме! Хорошо, офицеры из охраны жалели, молоко приносили, а то не выжил бы! И после освобождения даже не извинились, загнали в провинцию без права проживания в столице! Всесторонне образованная, интеллигентная женщина вязала авоськи в артели. А голодный сынишка стоял у ее ноги и ждал вечера, когда можно будет поесть. Вот как выглядит твой коммунизм! Жуть, просто жуть! И ведь пацанчик не простой был, вырос и академиком стал! Не, хороший коммунист — мертвый коммунист! Скажешь, нет?
Грошев сидел, устало опустив плечи, и смотрел в никуда.
— Что молчишь? — хохотнул майор. — И сказать против фактов нечего?
— Не, просто вспоминаю, — пробормотал Грошев. — Далекое прошлое у нас более-менее похоже, расхождение миров в двадцать первом началось. Значит, Антонина Смирнова. Офицер НКВД, между прочим. Проживала
— Ну не она же коррупционер, а муж! — возмутился майор. — А ее и потом прижимали, из столицы выслали!
Грошев поднял голову и как-то странно покривился.
— Знаешь, я ведь тоже жил там! — признался он тихо. — Не сам, но… жил, уж поверь. Там, в ее стране, в ее времени. Вот мне там действительно досталось лиха. И моей родне, и всему народу. Это я стоял голодным рядом с матерью, когда она кидала уголь в топку на ночных сменах, я. И никто мне молока не носил. Молодая женщина с тремя детьми — полжизни ночным кочегаром на асфальтовом заводе! Нормально, да? За что?! За то, чтоб Антонины Смирновы и дальше благоденствовали в столицах? Только, в отличие от Смирновой, ей не светила Москва даже в надеждах! В Москве могли жить только такие, как Смирнова да ее сын, остальным возможность отрезали системой прописок! Моей маме — всю жизнь кидать уголь за тысячи километров от цивилизации, а мне учиться в полубандитской деревенской школе! Это — не коммунизм, майор, это начало олигархата! Миры Веера свернули с пути в коммунизм, когда отменили партийные дискуссии, это мы точно установили. В 1926-м году в вашем мире, вот когда. Не обсуждать жизнь страны, не участвовать в решениях, а тупо подчиняться! А людям врали в глаза и обманывали мечтой! Это я, майор, был наивным октябренком, который верил взрослым! Это мне врали в глаза, что октябрята — дружные ребята, а сами никак не защищали малышей от шпаны! Это я верил в светлое будущее пионером, а подленькие взрослые для красивой показухи принимали в пионеры юных уголовников, а путевки в элитные «Артеки» и «Орленки» распределяли между своими! Это меня бросали комсомольцем на целину и таежные стройки, манили светлым будущим, а сами уже планировали растащить страну по собственным карманам! И мы, юные коммунисты, тогда проиграли битву, во всех мирах проиграли…
— Э, ты чего, припадочный, что ли? — забеспокоился майор, испуганный диким взглядом бойца и еле заметной пеной на уголках губ.
— А знаешь, почему мы проиграли? — свистящим шепотом спросил Грошев. — Бесстрашные, с верой в светлое будущее — и проиграли мрази? Потому что… слушай, майор, запоминай, это все про тебя! — потому что мы жили не для себя, а для других! А мразь жила и живет только для себя! В этом, только в этом, майор, наша системная слабость! Жлобы пролезли во власть, растолкали всех локтями — а мы и не сопротивлялись! Мы же — для других! Ты говоришь — хороший коммунист — мертвый коммунист? А вы нас и убили! И вместе с нами убили собственное будущее! Сгорите в ядерной топке, если не победите в этой войне! Все сгорают! А кто теперь встанет не за себя, а за всех? Кто, майор?!
Майор примерился и коротко двинул его в ухо. Посмотрел на упавшее тело, проверил на всякий случай пульс.
— Ну, пришел в себя или еще добавить?
— Не вздумай, — невнятно сказал Грошев. — Руки поломаю.
— И что это было? — полюбопытствовал майор. — Припадок?
— А я знаю? — поморщился Грошев и сел. — Одни умники считают, что родовая память активировалась. У меня же генных правок до черта и больше, что-то могло наложиться и сработало нештатно. Другие говорят, что родовой памяти не существует, просто я очень впечатлительный, перебрал информации по мирам Веера и теперь иногда брежу. К тому же у меня творческий тип личности, а для творцов отождествление себя со своими героями и вообще неустойчивость психики является нормой. Вот, выбирай из версий, что тебе нравится.