Спартак
Шрифт:
Он сумел завоевать любовь всех легионов, состоявших из ветеранов, закаленных в трудах и опасностях тридцати сражений и провозгласивших его императором.
Быть может громкие приветствия, которыми встретили Помпея римляне, собравшиеся в Большом цирке, отчасти объяснялись ненавистью к Сулле. Не имея возможности выразить эту ненависть иным способом, народ проявлял ее в рукоплесканиях и похвалах Помпею, как единственному человеку, способному совершать подвиги, равные подвигам Суллы.
Вскоре после прибытия Помпея появились консулы — Публий Сервиглий Ватий Изаурик и Аппий Клавдий Пульхр, которые должны были оставить свои посты первого января следующего года. Впереди Сервилия,
Когда консулы появились на площадке оппидума, все зрители поднялись, как один, в знак уважения к высшей власти республики.
С прибытием консулов бескровное сражение учеников прекратилось, и толпа гладиаторов, которым предстояло участвовать в сражениях, ожидала только сигнала, чтобы, по обычаю, продефилировать перед властями. Взгляды всех были устремлены на оппидум в ожидании, что консулы дадут знак начинать состязания, но консулы окидывали взглядами ряды амфитеатра, как бы ища кого-то, чтобы испросить у него позволения. Действительно, они ожидали Луция Корнелия Суллу, который хотя и сложил с себя звание диктатора, но оставался верховным повелителем всего и всех в Риме.
Наконец раздались рукоплескания, сперва слабые и редкие, а затем все более шумные и дружные Все взгляды обратились к Триумфальным воротам, через которые вошел в цирк, в сопровождении многих сенаторов, друзей и клиентов, Луций Корнелий Сулла.
Этому необыкновенному человеку было пятьдесят девять лет. Он был довольно высок ростом, хорошо и крепко сложен, и если в момент появления в цирке шел медленно и вяло, подобно человеку с разбитыми силами, то это было последствием тех непристойных оргий, которым он предавался всегда, а теперь больше, чем когда-либо. Но главной причиной этой вялой походки была изнурительная неизлечимая болезнь, наложившая на его лицо и на всю фигуру печать тяжелой, преждевременной старости.
Лицо Суллы было ужасно. Не то, чтобы вполне гармонические и правильные черты его лица были грубы — напротив, его большой лоб, выступающий вперед нос, несколько напоминающий львиный, довольно большой рот, властные губы делали его даже красивым; эти правильные черты лица были обрамлены рыжеватой густой шевелюрой ч освещены серо-голубыми глазами — живыми, глубокими и проницательными, имевшими одновременно и блеск орлиных зениц и косой, скрытый взгляд гиены. В каждом движении этих глаз, всегда жестоких и властных, можно было прочесть стремление повелевать и жажду крови.
Но верный портрет Суллы, изображенный нами, не оправдывал бы эпитета «ужасный», который мы употребили, говоря о его лице, — а оно было действительно ужасно, потому что было покрыто какой-то отвратительной грязновато-красной сыпью, с рассеянными там и сям белыми пятнами, что делало его очень похожим, по ироническому выражению одного афинского шута, на лицо мавра, осыпанное мукой.
Когда Сулла, медленно ступая, с видом пресыщенного жизнью человека входил в цирк, на нем сверх туники из белоснежной шерсти, вышитой кругом золотыми украшениями и узорами, была надета, вместо национальной паллы или традиционной тоги, изящнейшая хламида из яркого пурпура, отороченная золотом и приколотая на правом плече золотой застежкой, в которую были вправлены драгоценнейшие камни. Как человек, с презрением относящийся ко всему человечеству, а к своим согражданам в особенности, Сулла был первым из тех немногих, которые начали носить греческую хламиду.
При рукоплесканиях толпы усмешка искривила губы Суллы, и он прошептал: «Рукоплещите, рукоплещите, глупые бараны!»
Между тем
В первом ряду выступали ретиарий и мирмиллон. Они должны были первыми сразиться друг с другом. Хотя момент, когда оба будут стараться убить друг друга, был очень близок, они шли, спокойно беседуя между собой. За ними следовали девять лаквеаторов, вооруженных только трезубцами и сетями, которые они должны были накинуть на девятерых секуторов, вооруженных щитами и мечами; секуторам предстояло, избегая сетей, преследовать лаквеаторов.
Вслед за этими девятью парами выступали тридцать пар гладиаторов. Им предстояло сразиться друг с другом по тридцать бойцов с каждой стороны и воспроизвести таким образом в малых размерах настоящее сражение.
Тридцать из них были фракийцы, а другие тридцать — самниты, рослые и крепкие юноши, отличавшиеся красотой и воинственной наружностью.
Фракийцы были вооружены короткими искривленными на конце мечами и маленькими щитами четырехугольной формы, с выпуклой поверхностью; на голове у них были небольшие шлемы без забрала, — словом, это было вооружение того народа, к которому они принадлежали. Кроме того гордые фракийцы были одеты в короткие туники из ярко-красного пурпура, а поверх их шлемов развевалось по два черных пера. В свою очередь, тридцать самнитов носили вооружение воинов Самниума, то есть короткие прямые мечи, закрытые шлемы с крыльями, небольшие квадратные щиты, железные наручники, которые прикрывали правую руку, не защищенную щитом и, наконец, поножи, защищавшие левую ногу. Одеты были самниты в голубые туники, а шлемы их были украшены двумя белыми перьями…
Шествие заключали десять пар андабатов, одетых в короткие белые туники и вооруженных только короткими клинками, более похожими на простые ножи, чем на мечи; голова у каждого была покрыта шлемом, на опущенном и закрепленном забрале которого находились не правильные, очень маленькие отверстия для глаз. Двадцать несчастных должны были сражаться друг с другом, точно играя в жмурки, веселя и забавляя зрителей до тех пор, пока лорарии — служители цирка, специально для этого приставленные, — подгоняя раскаленными железными прутьями, не столкнут их вплотную, чтобы они убивали друг друга.
Эти сто гладиаторов обходили арену под рукоплескания и крики зрителей. Подойдя к месту, где находился Сулла, они подняли голову и, согласно наставлению, данному им ланистой Акцианом, воскликнули хором:
— Привет тебе, диктатор!
— Недурно, недурно! — сказал Сулла, обращаясь к окружающим и осматривая проходивших гладиаторов опытным взглядом победителя, испытанного во многих сражениях. — Эти смелые и сильные юноши обещают красивое зрелище. Горе Акциану, если будет иначе! За эти пятьдесят пар гладиаторов он взял с меня двести тысяч сестерций, мошенник.
Процессия гладиаторов сделала полный круг вдоль арены и, приветствовав консулов, вернулась в свои темницы. На арене, сверкавшей как серебро, остались лицом к лицу только два человека — мирмиллон и ретиарий.
Настала глубокая тишина, и все взгляды устремились на этих двух гладиаторов, готовых к схватке.
Мирмиллон, по происхождению галл, был красивый юноша, белокурый, высокого роста, ловкий и сильный; на голове у него был шлем, украшенный серебряной рыбой; в одной руке он держал небольшой щит, а в другой — короткий широкий меч. Ретиарий, вооруженный только одним трезубцем и сетью, одетый в простую голубую тунику, остановился в двадцати шагах от мирмиллона и, казалось, обдумывал, как лучше поймать его в сеть.