Спартанский лев
Шрифт:
— Ты правильно сделал, Артабан. Где пленники? Пусть ведут сюда.
Ксеркс восседал на троне из чистого золота в просторном зале древнего дворца лидийских царей и вглядывался в лица троих полуголых, иссечённых плетьми пленников со связанными за спиной руками. Их волосы и бороды были грязны и всклокочены, глаза опущены. Было видно, что лазутчики мысленно уже простились с жизнью. Одно слово или жест царя царей, и застывшая позади троих несчастных греков персидская стража передаст их в руки палачей.
— Я хочу знать, откуда вы родом? — спросил Ксеркс, обращаясь к пленникам на своём родном
К удивлению царя все трое поняли его и подняли головы.
— Я родом из Спарты, — сказал по-персидски самый высокий пленник, внешне более похожий на азиата, нежели на эллина.
— Я из Афин, — ответил второй пленник, светловолосый, но с рыжей бородой.
— Я — из Коринфа, — ответил третий, стройный и голубоглазый.
На лице Ксеркса появилась мимолётная улыбка.
— А вы храбры, как я погляжу, — промолвил он. — Проникли в мой стан! Что же вы успели узнать и увидеть?
— К сожалению, нас слишком быстро схватили,— уныло сказал спартанец.
— Мы толком ничего не увидели и не узнали, — закивал коринфянин.
Афинянин промолчал.
Лидийские вельможи, собравшиеся в зале, переглядывались с самодовольными улыбками. Ещё бы! У них в стране всегда сумеют выследить и схватить незваных чужаков. Это повелось исстари, поскольку лидийцы привыкли оберегать свои сокровища.
— Я помогу вам, дерзкие эллины. — Ксеркс жестом подозвал к себе Артабана. — Вот этот человек проведёт вас всюду, где вы пожелаете. Он покажет вам всё моё войско: и пехоту, и конницу, и колесницы... Затем вас опять доставят во дворец.
Судя по лицам пленных, те не поверили своим ушам. Спартанец обменялся недоумевающим взглядом с коринфянином. У афинянина рот открылся сам собой.
Артабан покинул тронный зал. Вслед за ним стража увела пленников, развязав им руки.
На полуденную трапезу Ксеркс пригласил Мардония и Демарата, которым поведал об эллинских лазутчиках.
— К концу дня эти несчастные поймут, какой могучий враг идёт на Элладу! — сказал Ксеркс, любуясь танцем полуобнажённых рабынь.
— Повелитель, я конечно не в праве обсуждать принятые тобою решения, — осторожно заметил Мардоний, — но всё же выскажу своё мнение на правах твоего родственника. Напрасно ты желаешь открыть эллинам глаза на своё войско. Лучше было бы убить лазутчиков.
— Ты не прав, Мардоний, — возразил Ксеркс. — Смерть этих троих несчастных ничего нам не даст. Зато, увидев, сколько конницы и пехоты стоит под Сардами в полной готовности к войне, лазутчики поневоле станут моими союзниками. Вернувшись на родину и рассказывая об увиденном, они непременно заронят зерна страха в души своих сограждан. Этот страх пробежит по всей Элладе из конца в конец, вынуждая эллинские государства покориться. Нам даже не придётся сражаться, Мардоний. Мы победим эллинов одним лишь слухом о несметности персидского войска!
Демарат попросил у царя позволения побеседовать со спартанским лазутчиком, Ксеркс дал разрешение.
— И спроси у этого спартанца, Демарат, есть ли, по его мнению, в мире сила, способная сокрушить мощь моего войска.
Когда строительство мостов
Персидское войско двинулось от Сард к Абидосу. За несколько дней до этого случилось затмение луны, которая, по верованиям персов, являлась богиней Магх, покровительницей царской власти. Случившееся предвещало беду, поэтому жрецы стали советовать Ксерксу не ходить самому войной на Элладу, а послать кого-то из своих полководцев.
Ксеркс не внял советам жрецов. Он был твёрдо уверен в победе. Однако среди знатных персов такой уверенности не было. По войску ходили разговоры о других неблагоприятных знамениях, свидетельствующих о том, что боги отвернулись от царя царей. Доходили эти слухи и до Ксеркса, но он отмахивался от них как от назойливой мухи.
В пути к Ксерксу обратился лидиец Пифий, облагодетельствованный царём и зачисленный в его ближайшую свиту. Именно царские дары и придали фригийскому сатрапу смелости.
— О, владыка! — сказал Пифий. — Я желал бы попросить о том, что тебе легко исполнить. Для меня будет очень важно твоё согласие.
Ксеркс обещал исполнить любую просьбу.
— Владыка! — ободрившись, продолжил Пифий. — У меня пять сыновей. Им всем выпало на долю идти с тобой в поход на Элладу. Сжалься, о, царь, над моими преклонными летами и освободи моего старшего сына от похода, чтобы он заботился обо мне и распоряжался моим достоянием. Четырёх же остальных моих сыновей возьми с собой, и я желаю тебе счастливого возвращения и исполнения твоих замыслов.
Дело в том, что Пифий из-за своего возраста не мог участвовать в походе, поэтому сопровождал царя лишь до Геллеспонта.
Однако, выслушав Пифия, Ксеркс рассвирепел.
— Негодяй! — закричал он. — Ты решился напомнить мне о своём сыне, когда я сам веду на Элладу своих собственных сыновей, братьев, племянников и друзей! Разве ты не раб мой, который обязан со всем своим домом, с женой и детьми сопровождать меня куда угодно? Знай же, что дух людей обитает в их телах: если дух слышит что-либо благостное, то он наполняет тело радостью: услышав же противоположное, дух распаляется гневом. Ты сделал мне доброе дело, Пифий, и я был рад этому. Ныне, когда ты выказал себя наглецом, я налагаю на тебя заслуженную кару. Тебя и четверых твоих сыновей спасает твоё гостеприимство. Но старший сын, к которому ты больше всего привязан, будет казнён.
Палачи отыскали старшего сына Пифия и тут же разрубили его пополам. Затем Ксеркс велел одну половину тела положить по правую сторону от дороги, а другую по левую, где должно было проходить войско. Пифию царь приказал возвращаться, не желая больше его видеть.
Переход до Абидоса занял три дня. На берегу Геллеспонта Ксеркс пожелал произвести смотр своему войску. Абидосцы соорудили на вершине высокого холма роскошный трон из белого мрамора. Царь, восседая на этом троне, обозревал выстроившееся на приморской равнине несметное воинство, сверкавшее на солнце сотнями тысяч шлемов и копий. Виден был и флот, собравшийся в заливе.