Спасатель
Шрифт:
Наконец у берега появился парень. Большой, лет одиннадцати. Он стал плавать вдоль берега. А я стал его догонять. Мы вставали на дно, переглядывались и... Он опять плыл, а я опять догонял. Он всё никак не мог понять, что слабее. Всё пытался оторваться. Так мы и плавали туда-сюда отрезки метров по пятнадцать. Наконец он подплыл ближе к берегу, встал, тяжело дыша, присел, опустил руку вводу и быстро, очень быстро, метнул в меня камешек. Не попал. Он всё кидался камнями, поднимая их со дна. А я, видя что он опустил руку, подныривал и пересиживал вводе камешковую атаку... Он злился и решил забить меня камнями. И всё это происходило молча. Потом я стал брызгаться в него, а он - в меня. Но и тут он быстро сдох. Я всех забрызгивал из наших поселковых, а он был не наш, мирошевский скорее всего. Когда он перестал брызгаться и стал
– -Я в бассейне плаваю, а ты--нет!
Я не ответил. Я и слова-то не запомнил. Я такого слова и не слышал никогда. А уж первого сентября разобрался.
Мы поплелись домой уговаривать родню. Плелись, потому что выдали учебники, пухлые старые книжки. Михайло Иваныч жаловался:
– - Плечи тянет.
Он был тщедушный в детстве, и бил морду тем, кто называл его не по имени-отчеству. Батя Мишани крепко поддавал. Дядя Ваня работал с моим отцом - они вместе росли, вместе в нашу школу ходили, но в разные классы, тогда в посёлке случалось и по два класса в параллели. Моя мама вела хозяйство, отец же работал по строительству, плотником и бригадиром, днём его не было, возвращался поздно вечером и ел плотно. Если папа набирал бригаду, мама готовила ужин на бригаду. Если не набирал, тогда с отцом ужинал только дядя Ваня. Мать Мишани, жена дяди Вани, моталась во Владимир на работу. Растила моего друга сестрица. Я был уверен, что Михайло Иваныч такой мелкий из-за того, что родители не особо ему внимания уделяют. В детстве мне казалось, что все поселковые хулиганы с наших двух Заречных улиц - мелкие и злые из-за заброшенности: ведь дикая малина мельче садовой, о землянике уж не говорю. В общем, разные у меня теории возникали в мелком возрасте, и приходили всегда в голову около Тужилова озера. Сидишь, смотришь на воду, или плывёшь на спине, руками-ногами воду прорезаешь: облака впереди убегают. А ты думаешь: почему так, а не вот так или почему этак, а не разэтак.
3 Бассейн!
Разбежались мы по своим домам: я к маме, Михайло Иваныч - к сестрице. Сестра Михайло Иваныча не знаю чего сказала, наверное, что "как Василь, так и ты", а моя мама сняла с рук перчатки, она как раз шиповник вдоль ограды обирала, и сказала:
– - Надо съездить, узнать.
И мы поехали. И оказалось, что первого сентября в бассейне как раз - набор в спортивное плавание. И людей много. Мама не знала, где припарковаться. А машины всё приезжали и приезжали, кто-то стал нам бибикать, кто-то матюгнулся - Михайло Иванович тут же отозвался; он жуткий матершинник в детстве был и так крыл матом, что взрослые завидовали. Кто-то уже шёл к нашей машине. Мама испугалась, что нас побьют из-за Михайло Иваныча, сказала своё дежурное "нормально", поскорее вырулила, и поехала обратно. Мама припарковала машину далеко: там, где стопроцентно в машину не залезли бы: при въёзде в Военный городок, около шлагбаума, точнее того, что от него осталось. Там была площадка для вождения, а напротив - остановка, и люди, ждущие автобус, всё время смотрели - вроде как постоянное наблюдение. Шлагбаум был спилен, торчал полосатый облупленный обрубок. Бассейн-то и Дворец спорта были в Военном городке. Но городок давно уже не военный, расформирован был, а название осталось. Военный городок стоял сразу за Мирошевым, вот поэтому и шлагбаум, и будка КПП, в которой теперь автошкола. Дворец спорта и бассейн были ухоженные, а на стадион неподалёку невозможно было смотреть. Он оказался никому не нужен, вот и загнулся без военных: дорожки потрескались и поросли зеленью, поле даже не косили, оно заросло тимофеевкой, трибуны обваливались, напоминая раскопки археологов - у нас копают в мирошевских лесах, культурные пласты, как говорится.
Мы пересели на автобус и поехали в бассейн. В автобусе Михайло Иваныч стал каким-то пришибленным, не похожим на себя. Он дико испугался, увидев столько машин и людей.
Людей
– - Там оказывается проплыть нужно.
– - Я не пойду, -- вдруг сказал Михайло Иваныч, он ещё больше перепугался, больше даже, чем в автобусе.
Мама тяжело посмотрела на Миху, а мне говорит:
– - Сможешь в трусах? Шапочку резиновую сказали в гардеробе взять.
Я кивнул: в трусах, так в трусах, неприятно конечно, но уж очень мне хотелось бассейн внутри увидеть.
Дядя Костя выдал мне шапочку из коробки, там много шапочек было. А в другой коробке валялись шлёпки, дядя Костя подобрал мне два правых разного цвета.
– - Большеваты, -- вроде извинялся.
– - Нормально, -- сказала мама.
В третьей коробке были одни девчачьи купальники.
– - Пришли б пораньше. Теперь - тю. Плавки последние забрали, -- переживал дядя Костя.
– Это всё забытые вещи, забывают и не спрашивают. Очки только спрашивают, но очки до нас не доходят, их в раздевалках крадут, а шапочки и шлёпки - брезгуют.
Потом дядя Костя и мама стали уговаривать Михайло Иваныча пойти со мной, а он - опять ни в какую. Упёрся. Чего Михайло видел за свою семилетнюю жизнь? Наш посёлок, нашу улицу и всё. Он в Мирошеве в сознательном возрасте ни разу не был, он всем только врал, что на городских аттракционах катался, а ещё гордился, что никакие прививки не делал.
Я пробрался сквозь толпу людей. Оказывается, все они стояли в очереди к столу администратора. Уборщица провела меня в раздевалку. Я разделся у шкафчика. Ко мне подбежал пацан, старше меня и повыше. Он внимательно наблюдал, пока я складывал вещи в шкафчик: аккуратно, как мама учила. Я тоже посмотрел на него в упор: пусть не думает, что он тут основной. Он был светленький, сероглазый, в лице не было угрозы, но была надменность.
– - Здорово, -- сказал он, картавя.
– Ты к Анне Владимировне?
Я кивнул. Я не хотел с ним общаться, я думал о бассейне: какой он? Пацан мне мешал думать.
– - Давай скорей. Через пять минут -- всё. А плавки где твои?
– - Нету.
И пацан начал смеяться надо мной:
– - Нетути?! Ха-ха! Моя мама тебя в трусняке не пропустит.
Я расстроился, вышел в трусах и шлёпках, обеих правых, в дверь, а там был не бассейн, а души. Один душ, самый дальний, хлестал кипятком, в душевой стоял пар. Двое пацанов стояли в ближних кабинках и плескали друг на друга из резиновых шапочек. На меня попали холодные брызги - я вздрогнул, дёрнулся. Противный пацан заржал, он преследовал меня, шёл за мной по пятам, но я не решался его прогнать. Я шёл мимо стены с висящими на крючках полотенцами. Многие полотенца были со знакомыми глазастыми уродцами: щенками, кошечками, тигрятами. Я открыл дверь из этой "душегубки", меня обдало холодом. Всё сверкало белыми клетками и зелёной голубизной. Вот он цвет морской волны - это цвет бассейна. А на дне - кафель, как будто двигается. Ко мне подошла женщина не намного выше меня, симпатичная, с большими глазами, как у моего преследователя, на шее у неё висел свисток:
– - Ты что это?
– - На просмотр.
– - А здороваться тебя не учили?
Я кивнул. Я ненавижу здороваться, и разговаривать по телефону ненавижу.
– - Почему в трусах?
– - Плавок не досталось, -- вздохнул я.
– - Безобразие, -- подошла тётка в белом халате, я подумал, что врач и испугался, я ненавидел врачей.
– В трусах вонючих прутся. А потом энтеробиоз, глисты и плазмы. Справку-то принёс?
Я помотал головой: какая справка?
– - Что делать, Белла Эдуардовна, что делать, -- сказала женщина со свистком на шее.
– Надо группу набрать.
– - Но даже не помылся, Анна Владимировна!
– - Да это да. Но мальчик, смотрите, хороший.
– - Сними шапку!
– приказала Белла Эдуардовна.
Я снял. Стрижка у меня всегда короткая, спортивная, "двойкой"-насадкой мама стрижёт, у неё страсть нас с папой стричь. Белла Эдуардовна посмотрела на мои ноги.
– - Откуда? С Иголки что ли?
Иголка - самый неблагополучный район в городе. Там раньше был завод оптических приборов, а теперь только иголки штампуют, многие остались без работы, все обнищали: кто спился, а кто ещё хуже.