Спасенье огненное (сборник)
Шрифт:
Читает заявления: «Так, у гражданки Тамары Ивановны украли белую годовалую телушку, увели из стада. Когда? Позавчера. У фермера из дер. Карповка… Тоже из стада украли годовалую белую телушку! Вчера. Маньяк какой-то завелся на белых годовалых телушек! Будем разбираться. Все, некогда мне сегодня, пошел на участок».
Ребенок не банный ковшик, надо пойти выяснить, то ли слухи, то ли и впрямь начался в деревне… этот… кидхаппинг.
С одного конца деревни до другого и так-то путь не близкий. Да еще и до Миши у каждого есть дело.
Пошел глянуть на пострадавших. Выяснить, было ли чего, откуда разговор пошел.
– К Гальке идешь? Нету, нету их, бутылки в Кизели пошли сдавать. Сядь, посиди с нами, подожди,
Соседки на лавочке – следственный комитет, прокуратура и суд присяжных в одном месте. Не пожалей полчаса – узнаешь все, что к делу относится прямо или косвенно или вовсе не относится. Но о якобы пропавшем Олежке толком сказать никто ничего не мог.
– У их с пятницы пьянка, вчетвером пьют без передышки: Витька с Генкой да Галька с Серегой. Вот на каки шиши эта неработь пьянствует?! Ребенок то у Гальки, то у свекровки, и вот не стало ни тутока, ни тамока. Галька говорит, что украли Олежку от свекровки, дак кто его знат!
Вот и вся информация, непосредственно относящаяся к делу. Моральный облик пострадавших, к делу относящийся косвенно, обрисовали подробнее, а больше всего было разговору, совсем к делу не относящегося: сочувствовали Таисье.
– Очень переживат! Олежку этого она с рук не спускала, нянчилась, любила шибко… Галька-то сама у Таисьи Васильевны отъелася-отлежалася, прости господи! Ушла и Олежку забрала.
– Дождешься от ее спасиба! Оня, мать-то ее, хоть не дожила до этого. Жалела она Таисью.
– Ага, жалела… Жалела, что аборт не сделала!
– Ты чё? Куды бы оне с Васей без Таи? Тая, смотри, кака хорошая женщина. И ухаживала за имя, и схоронила – все она.
– Мне самой Оня не одинова говаривала: жалко, мол, не было, где аборт сделать, глядеть мне на ее, на Таисью-то, неохота. Ты вспомни-ко, Оня какая была: узкоглазая, не то ханта, не то манся, не то ишо кто. В войну, говорит, токо к русским прибилася. Беглый немец какой-то ее высмотрел, утащил к себе в землянку и неделю ли боле тамока держал. Вот Таечка в аккурат оттудова, из землянки. Нисколь не вру, это мне сама Оня сказывала. Ох, говорит, и ревела, а по пузу-то нагулянному иной раз и поленом колотила…
– Господи, твоя воля!
– И хоть бы тебе чё, Таисья, смотри-ко, хорошая, здоровая. А лицом-то вся на его, на беглого. Оня и кормить ее не хотела, а маленькую-то что есть и на руки никогда не возьмет. Ну, выросла вот все же…
– Тая и верно, наособицу, как не тутошняя. Сама высокая, глаза таки светлые, большие. Онька-то, царство ей небесное, засранка засранкой была, а Тая всегда чистенькая, одевается по-городскому, и дома у ей, сколь я бывала, все удивлялася, как можно так уладить. И училася хорошо, теперя учительница.
– Жись только несчастливая. С Витькой своим Тае не пожилось, развелася: пьет, да и не пара он ей. Она вон какая, а он чё? Шофер, да и все.
– Не надо было ей все же эту Гальку принимать: беженка, неведомо кто. Все ради сына Женьки, охота, чтобы семья у его была. Ты чё, Миша, пошел уже?
– Некогда мне их больше ждать, тетя Нина, пусть в участок придут да побыстрей! А то я их оформлю как соучастников!
В отделении его уже ждали. Убитые горем родственники пропавшего ребенка добрались наконец до милиции. В ходе взаимных обвинений свекровки и Гальки получилась версия, которую и оформили письменно. Де, в понедельник вся семья дружно робила в огородце, окучивали картошку. Ребенка оставили одного на минутку, буквально на минутку, поспать в прохладе. Хвать – а его уже нет. Избегали всю деревню – как сквозь землю! Это, наверно, цыганы сперли, у их ребятни не сосчитать, вместе со своими увезли
– Пусть пермская милиция нам найдет дорогого сыночка, – пошвыркала носом Галька, – фотографии вот только Олежкиной нету, еще не успели сфотографировать, вы уж у Таисьи Васильевны возьмите.
Надышали в комнате участкового перегаром, написали заявление о пропаже, пошли это дело отметить. Таин дом обошли за три версты: боялись, что та Гальку пришибет. Таким образом, согласно документам, ребенок потерялся в понедельник в деревне Пермской области.
Миша положил заявление в папочку, а папочку, как положено, в сейф. Глухо. В деревне ребенка нет, а если его и впрямь цыганки украли, то шансов найти очень мало. Однако надо отправлять заявку на розыск, за фотографией идти к Таисье Васильевне. Еще собутыльников опросить: свидетели, уж какие есть. Все же подозрительно, на какие шиши эта команда пьянствовала четыре дня?! Может, и впрямь спьяну-то продали ребенка? Тряхнул собутыльников.
– Начальник, пили заработанное! Мы с Геной, скажи, Генакл, в пятницу с утра у Таисьи Васильевны дрова кололи. Она подтвердит. До обеда кололи, а потом она нас отпустила и вперед рассчиталась. Деньги дала и водку. Мы, конечно, не все еще сделали, но мы с Генаклом все дрова у ей исколем. Скажи, Генакл.
– Ладно, зайду к Таисье Васильевне, проверю, за что она вам столько заплатила.
– Проверяй, у нас с Генкой, ну скажи, Генакл, слово крепче железа, начальник.
– Что можете сказать по существу дела: где был ребенок и когда вы его видели в последний раз.
– Мы с Генкой, ну скажи, Генакл, про ребенка ихнего не знаем ни-че-го. На кой ляд нам этот ребенок?! Мы на кухне сидели, а потом… спали где-то потом.
– А Галина с вами была?
– Была. Когда была, когда не была. Пришла – ушла. Не привязанная, поди.
– А ребенок?
– Ну ты чего, Михал Викторыч! За стол с нами он сядет, что ли? Мы с Генкой, ну скажи, Генакл, не знаем мы про ребенка, не знаем.
Пытать дальше бесполезно. Да и обедать пора. К Таисье вечером придется идти, когда она из школы придет, с делами управится, тогда и поговорим спокойно. Учила когда-то его Таисья Васильевна. Молодая еще была совсем.
Светка, дочь Райки
Сейчас появится новое действующее лицо. Да вот оно, точнее, она появилась и с криком: «Миша, Мишечка!» – кинулась к милиционеру. Остолбеневший Мишаня, проморгавшись, провел опознание.
– Светка? Ну точно, Светка!
Опустим обычные в таких случаях восклицания, узнавание и неузнавание. А вот кой-какие пояснения требуются. Далее невозможно скрывать тот факт, что у бабы Поли, помимо трех правильных девок, была одна неправильная – Райка. Она в последнее время крайне редко показывалась у матери, а мать и сестры вовсе не хаживали к ней. Райка, по словам Поли, была пьянь и последняя бестолочь. И замужем была за такой же пьянью, за Сашкой-туберкулезником, царство ему небесное. И девка у них, Светка, неработь, только чудом по тюрьмам не пошла, а уехала за границу: тамока, видать, таких-то мало. Сперва еще сколь-то робила, официанткой вместе со своим Сашкой. (Райка, когда приходила деньги к матери занимать, показывала письма.) Потом Поля ей приходить совсем отказала: мол, не позорь. И о Светке сколь и знала, только стороной, от соседок. Каки-то вовсе сказки Райка рассказывала, врала, поди. Мол, Светка с Сашкой разошлась, вышла она замуж за француза и уехала во Францию. И ее теперешний муж мечтает приехать в далекую Россию, чтобы поцеловать руку у матери своей любимой жены. Во как! У этой пьяни, котора забыла, когда мылася! А Светка-то, конечно, не робит, стала художница, картинки рисует и продает. Сочинила Райка, чтобы денег занять на опохмел, – такова была версия родни. А может, и Светка назагибала, тоже та еще… Поди, давалкой тамока робит, худо-о-жница!