Спасенье огненное (сборник)
Шрифт:
Он вскочил на подножку трактора, стоявшего на краю поля, открыл дверцу кабины.
– Ванькя-я! Ванькя-я! Тятька мамку убил!
…Худое жилистое тело Евдокеи, покрытое большими и маленькими, старыми и новыми синяками, омыли, надели чистую понёву, дубас и белый платок. Василей Михалыч лупил жену с первого дня после свадьбы. Парень был дурной на характер с малолетства. Девкам он не глянулся, да и семейство на деревне не жаловали. Старшой Катаев, Михайло Леонтьич, только Евдокею из Заболотова и смог ему высватать. Отдали с радостью: подмочен был подол у Евдокеюшки. Вовсе ни за что ославили девку, навели напраслину, расписали дегтем ворота родительского дома. Будто бы кто-то видел, как туровский Тимка-гоёнок увозил ее верхами в поля. И
Четверых ребят живыми родила Евдокея. Сколько скинула после побоев, родила мертвыми – и сама не помнила. Ванька, старший сын, за мать заступался, как мог, но Василья Катаева не укараулишь. Уедет, бывало, в лес за дровами, а с полдороги вернется и так отходит вожжами безответную жену, что та с кровавой пеной на губах свалится в сенках. Из леса вернется: где щи? И опять в руках полено или вожжи. Свекровка, мать Василья, не очень одобряла эти избиения, но и не останавливала сына. Муж жену учит, что тут особенного. Старшой Михайло Катаев ворчал только, если сноха, провалявшись в сенках, кашу не сварит или не вымоет рубаху.
Ваньке жалко было мать, но пуще того томило, что не отдадут теперя за него Турову Елену. Не отдаст Григорей Филиппович Елену в катаевский дом. Младшая она у него. Счас ей семнадцать годов. Елену тятя замуж не торопит, учит, на семилетку в Очер отправлял. Теперя на учительницу учится. Косу отстригла, завилася, тятя ей в Оханске туфли справил и часы. Дубас не носит. Научилася на машинке шить, себе платье изладила. Вся круглая да белая, как мытая репка. Ни одной мечты у Ивана без ее нет. Иван уже заговаривал с Григореем Филипповичем, когда зябь подымал прошлой осенью. Мол, не надумали ишо Елену замуж отдавать? Григорей Филиппович не шибко разговорился. Про Елену, мол, и разговору покуда нет, пущай учится. Ксенья, старшая, на выданье. Сначала ее, чтобы Елена ей дорогу не заступила. Ивану того и надо. Ксенья у Туровых страшная, худая, глаза лупастые. Покуда оне Ксенью выдадут, Ванька в люди выдет.
Тятя Василей Михалыч кобенится, нипочем не хочет к Туровым идти Елену сватать.
– Мне таку невестку и вовсе не надобно. Мне ее чё, на божничку заместо иконы ставить? На туфлях, при часах по деревне ходит! Конечно, у Григорея Турова Денис в председателях колхоза, Дементей – мельник, можно и часы покупать, и машинки швейные, и патефоны. А нам это и на хер не надо. Ты чё, Ваня, ты думай маленько, сам заместо ее к печке-то станешь? Робить-то кто будёт? Шубы квасить?
Василей Катаев на шубах зарабатывал не меньше, чем все туровское семейство, но денежки он складывал в железный сундучок, а семья вечно сидела впроголодь. Ваня досыта наелся, когда сам зарабатывать стал. В стары времена Ивану не видать бы Елены, как ушей своих. Теперя не старо время. Он теперя сам себе голова. Григорей Филиппович, конечно, высоко голову носит. Кого попало, не видит. Дак и Ваня теперя не кто попало, а тракторист. Ну и что, Василей Михалыч сватать не хочет! Теперя ему тятя не указ. И без сватов сосватаемся. Осенью ему в армию, с Еленой сговорился, чтобы ждала. Лишь бы она ждала, уж Ваня всего добьется.
Выходила, песню заводилаПро степного сизого орла,Про того, которого любила,Про того, чьи письма берегла.«Ивану Васильевичу Катаеву из деревни Туренки сестра твоя Маня Катаева пишет. Ваня, мы твои письма из армии получили, и тебе за память об нас все наши сказывают спасибо. Карточку тоже получили, где ты возле машины, на стенку повесили. Тятя женился вдругорядь. Взял сепычанку вдовую, как сам немолодой уже. Она грамоте не толкует, дак и напишу про ее, как есть баба шибко вредная. Чуть чё – и ухватом хватит. Нам с Анной жизь тяжелая. Анну уже просватали из Тараканова. Хилой мужик будет, дак она опеть шибко характером у нас крутая. Ей все командовать охота, с новой хозяюшкой и на кулачки сходилися. Уйдет Анна, кто за меня пристанёт? Приедешь ли ты, напиши. А Елену Турову тоже просватали, на Покров обвенчали. Григорей Филиппович богато приданого за ей дал. Две коровы, пчелосемей сколь-то, овечек, гусей, машинку швейную и деньги. Так сказывали. А взял ее Никола Смирнов из Кленовки. Он уже в армию сходил. Парень видный, выучился, теперя радио у нас налаживат, столбы ставит и провода тянет. На гармони играт. Елена уже с пузом. Ты, Ваня, не серчай, но она мне сказывала: мол, тятя за тебя ее отдавать не хотел. Мне, мол, Василья Катаева в сватовья не надо. Чтобы ты не надеялся. Замужем Елена скучат, сказывала, не глянется ей. Мол, хозяйства много, и Никола-то неразговорной, мол. Ничё, ребята пойдут, некогда скучать будёт. Всего тебе, Ваня, хорошего. Ты нас не забудь, а уж мы тебя помним. Прощай. Сестра твоя Маня Катаева. Писала 3 апреля 1939 года».
«Елене Туровой от Ивана Катаева солдатский привет. Уж видно пишу в последний раз. Чё, думаю, не отвечат, пообиделася на чё. А на меня тебе обиду держать не за чё. Я своим словам не изменял. Все думал замуж
«Здравствуй, брат Ваня. Шибко мало ты нам пишешь. А нам неоткуль боле известий об тебе ждать.
Не хотела тебе сказывать, да всеж-таки напишу про сватью туровскую, Мавру Смирнову. Как она, ишо пока Никола в армии служил, все к Туровым бегала. Мол, нашто вам зять от Катаевых, вон оне какие. И, мол, сам он, Василей Михалыч, выблядок. Его, и верно, в девках ишо родила бабка Агафья. Ее потом замуж отдали за вдовца в Лошкаревский починок. Тятя и жил все у Михайлы Левонтьевича, отчество-то у его дедово. И вот Мавра-та давай все собирать. Мол, у меня сыновья-те один к одному, четвёро, старшие своими домами живут. И Николе дом поставим и хозяйство справим, ежели Елену отдадите. А от Василья, мол, ничё не дождетеся. Да и Никола-то, мол, видный будет против Вани. Чё ни попадя болтала, вот баба какая. Теперя шибко радуется, что стала Туровым сватья, а у Николы жена учительница. Ты, Ваня, не розостраивайся понапрасну, я это письмо счас пойду в печке сожгу. Написала, дак ровно поговорила с тобой. Мне боле некому чё сказать. Вовсе я одна, брат Ваня. Прощай. Твоя сестра Мария».
«Здравствуй, Ваня, брат родной. Пишет тебе сестра Маня Катаева. У нас в деревне шибко нового ничё нетука. Только Анну замуж отдали. А мы с тятей живем теперя одни. Как 15 сентября сарай загорелся, побежали тушить. Вернулися – сундучок с тятиными деньгами пустой, и сепычанки нашей нетука. Утекла с деньгами вместе. Тятя переживат, а я нет. Я тех денег так и так не видывала, чё мне оне. А с мачехой нажилася. Одно плохо, тятя меня замуж не отдаст. Жениться боле не хочет и один остаться боится. В колхоз он не пошел, так и живем единоличники от своих трудов. Роблю много. Така моя горькая доля, брат Ваня. А ишо случилася беда со Смирновым Николаем, за котором Елена Турова была. Я тебе сказывала, что он радио налаживал, по столбам лазал. Чё-почему, не знаю, со столба упал и насмерть разбился. У Елены одна девочка, скоро год. Она учительница в Кленовке. Пиши нам, брат Ваня, все описывай. Мы завсегда твои письма все читам. Вся родня тебе привет сказыват. И Анна сестра тоже привет шлет. У ей парень народился. Васька назвали. Мария Катаева. 28 мая 1940 года».
«Елена, проверь в военкомате, переслали ли тебе от меня аттестат. Я тебя записал как мою невесту. Ты как знашь, а мне боле некому аттестат послать. Чё деньгам пропадать. А тебе теперя одной тяжело. Отпиши, как живешь, ежели охота. А я тебе посылаю привет. Иван. Каунас. 25 июня 1940 года».
«Ваня, мне Сина Турова сказывала, что ты Елене аттестат послал. Чтобы она получала, как твоя невеста, деньги. Ты своим умом живи, но и нас слушай, мы твоя родня. Мы с Анной обе за тебя переживам. Одинова тебе уже отказали, зачем опеть старашься, как ровно наш петух возле чужой курицы. Елена уже ломоть отрезанной. Пущай за вдовца идет. Уже в Кленовке за ее учитель сватался. А ты теперя можешь за себя взять городскую, лучше того. Не бери богату, бери непочату. Пиши нам, дорогой брат Ваня. Сестры твои Маня и Анна. 19 сентября 1940 года».
«Сестрам Анне и Марии шлет привет брат Иван. Пишу вам из госпиталя в городе Саратове. Ранения у меня нет, была контузия и беспамятство. Письмо передаю с земляком города Чусового. Обещал отправить из Молотова. Поэтому опишу все подробно. Войну я встренул на Украине. С неделю, как нас перевели из Каунаса. Еще только начали обживаться. Ударили крепко, я попал в окружение и выходил к своим два месяца. Из-за контузии попал в госпиталь и теперь готовлюсь вернуться в строй. Это обо мне все. Напишите мне, где Елена. Если чё знаете. Мы с ней сговорилися, что она ко мне приедет по последнему адресу. Тамока большой военный городок закладывали, мне обещали хорошую квартиру, как только приедет жена. Списалися в начале 41-го года. Елена обещалася приехать, как у ей кончится учебный год, в июне. Все ж таки хозяйство ей бросать было страшно, свекровка уговаривала. Мол, живи со мной. И ребенка подымем. Али тут в Кленовке замуж иди, как ты вдова теперя. Но Елена меня послушалася, что со мной ей будет лучше. И квартира у меня есть, и денежное довольствие. Мы еще в 1937 годе сговаривалися, и я ничё не забыл, в чем ей обещался, все исполнил. Я ей послал на дорогу. И она написала, что поехала. Последнее письмо я в мае получил: мол, жди. Так и не знаю, куда она уехала и где теперя, жива али нет. Если чё знаете, дорогие сестры, напишите. Если встретите где, скажите, что я живой и про нее помню. Я вам вскорости пришлю номер части, куда меня определят. Брат Иван. 25 ноября 1941 года».