Спасение для лжепринцессы
Шрифт:
Или же ты просто такая – готова дарить ласку и себя любому, кто окажется рядом? С одинаковой искренностью отдаваться каждому, кто готов взять?
Не знаю, что из этого хуже.
Никогда не думал, что боль может быть настолько сильной. Меня ранили много раз, но от этого всегда было средство – магия, обезболивающий отвар или руки целителя. А сейчас кажется, будто ты вскрыла мою грудную клетку и сжимаешь сердце в своих тонких слабых пальчиках, со всей искренностью утверждая, что никогда не сделала бы мне больно.
Ты прекрасная актриса. Настолько великолепная, что тебе рукоплескали бы в любом театре любого населённого
Знаешь, все дни с момента знакомства я мечтал увидеть твои глаза после обращения. Знал, что светлые остаются очень яркими, но это индивидуально. И сегодня я увидел, насколько они прекрасны. Вилерианка из тебя получилась ещё более яркая и великолепная, чем таланнка. Каждую секунду, что ты сидела со мной рядом, хотелось сгрести тебя в охапку, повалить на постель и сделать своей. Выжечь из тебя все мысли о другом, заставить полюбить себя, не оставлять больше ни на секунду. Но родители правы – это путь в одержимость. В сумасшествие. Логичнее переждать, пережить, вытерпеть, переболеть и отпустить.
Я не знаю, как продержусь ещё два дня. Наверное, если бы ты признала связь с другим, как-то объяснила её, возможно, сказала бы, что это месть за то, что я оставил тебя одну, мне было бы проще принять твою измену. Но твоё искреннее отрицание – как кинжал, вставленный в сердце, который ты проворачиваешь с самым невинным и нежным видом.
Я не знаю, как теперь верить кому-либо. Весь мир словно перевернулся, и вместо привычной земли под ногами – ледяное равнодушное небо, не дающее опоры. Все вкусы обернулись тленом, все цвета – грязью, все звуки – скрежетом.
Ненавижу свою любовь к тебе, Лисса.
Мейер.
Глава 3. Один путь
Разговор вымотал, а слабость взяла своё. В конце концов, наревевшись, я уснула, обхватив руками подушку. Но даже во сне обида на мир не отпускала. Хотелось к Мейеру, зарыться в тёплые объятия и не мучить себя вопросом: а что дальше?
Если сон и принёс облегчение, то не особо заметное. Проснувшись, я всё также не знала, как доказать Мейеру, что не изменяла. А ещё начала сомневаться в себе: а вдруг что-то было, пока я валялась с температурой? Вдруг кто-то проник в окно и воспользовался ситуацией? Или усыпил меня?
Пока самым разумным казалось выждать пару месяцев до момента, когда можно будет приносить клятвы, и уже тогда доказать Мейеру, что я не предавала его. Но жить в такой обстановке столько времени? Кроме того, я не сомневалась, что кона Ирэна захочет от меня избавиться и сделает пребывание в своём доме невыносимым. Унижаться несколько месяцев, чтобы доказать, что я не енот и не верблюд? А смысл? Да Мейер мне за это время опротивеет. Вот ещё тоже – бегать за ним и уговаривать.
В конце концов, меня родители не на помойке нашли, а в капусте, так что вести себя надо соответственно. Что бы сделала на моём месте капустная моль? Улетела
Одно решение созрело и оформилось окончательно: я больше не хотела играть чужую роль, откликаться на чужое имя и отвечать за чужое распутство. Если уж суждено стать вилерианкой, то я стану собой. И если Мейер не захочет мне верить, то бегать за ним не буду. Хватит. Это жизнь, а не реклама кроссовок.
Поднявшись с постели, умылась и вдоволь напилась воды. Хорошо, что голода не было, за всё это время еды мне никто так ни разу и не предложил, а идти просить – слишком унизительно. Спасибо камеристке, какие-то запасы сухарей есть в саквояже, с голода не умру.
Отражение из зеркала смотрело всё теми же чужими рубиновыми глазами. Больно было понимать и принимать, что это теперь навсегда. Что я никогда не вернусь домой, не смогу помогать родителям, гулять с подругами, поддразнивать средних сестёр и проверять их рефераты, водить младшую на танцы и репетировать с ней движения. Не смогу получить права и водить машину, поливая всех конструктивной критикой из окна. Не побываю в Японии. Не стану звездой соцсетей (ну да, теперь можно в этом с лёгкостью винить именно Вилерию). Не смогу устроиться на работу принесиподаем или нателефонотвечаем, а потом сделать головокружительную карьеру до заместителя начальника руководителя директора в организации со звучным названием типа «СтройСбытСнабСеверЭкономВостокРесурс».
Моей жизни, как я её представляла, больше нет.
И бледная, осунувшаяся девушка в зеркале с кругами под вишнёвыми глазами… незнакомка, что пила из лужи – это теперь новая я. И нужно как-то это принять. Как-то с этим жить. И желательно жить хорошо.
Я опёрлась на золотую раковину руками и сделала несколько глубоких вдохов.
Ладно.
Всё, что нас не убивает, делает нам рубиновые глаза. А пока нужна информация. Если я заразилась вилерадой не через постель, то наверняка были другие, с кем произошло то же самое. Нужно просто найти информацию. Хотя бы один случай заставит Мейера усомниться и позволит вернуть презумпцию невиновности до тех пор, пока я не смогу приносить клятвы. И уж тогда я разгуляюсь!
Отлично. План, пусть плохонький, но есть. А где у них тут информация? В библиотеке, разумеется. Дом большой, наверняка книгам отведено особое место. Одевшись в самое нежное летящее платье на случай встречи с женихом, выскользнула из покоев. Время шло к ужину, но в доме было тихо, словно все уехали. В холле послышались шаги, и я поспешила в том направлении, но наткнулась на противного самого младшего брата Мейера. Опять!
Он одарил меня полным неприязни взглядом и отвернулся.
– Извините, как пройти в библиотеку?
Вот уж не думала, что всерьёз когда-нибудь эту фразу произнесу, но злобный подросток лишь зыркнул в ответ. Разговаривать со мной не стал. Великолепно…
Поместье семьи Феймин было настолько большим, что я, привыкшая к трёшке на шестерых, до сих пор не могла уместить в голове, как в таком огромном доме может жить всего одна семья. Да тут только по вестибюлю ходить устанешь… Пока от кухни до столовой дойдёшь, три раза похудеешь. Вот поэтому вилерианцы столько едят! Они просто тратят чересчур много калорий, ходя по своим огромным домам.