Спасение на воде
Шрифт:
Стук мотора, чуть отстающий плеск волны о берег — ничего не менялось. Играя, я держал штурвал одним пальцем, развлекался, аккуратно ведя один и тот же завиток волны вдоль ровного берега как можно дольше… Интересно: на берегу закрутился вдруг маленький темный смерч, сухой уже лист взлетел с земли — и сел обратно на ветку.
Потом что-то мохнатое, мокрое быстро нырнуло в воду перед катером. Я подумал, что это, наверно, крыса.
Потом вдруг прямо по курсу на желтой спокойной воде я увидел несколько черных точек. Я встревожился: странно — топляки не бывает
Заглядевшись на утят, я слишком, наверно, поздно вдруг увидел выходящий из-за поворота высокий буксир. В рубке стояли двое и что-то отчаянно мне кричали, но я не слышал. Я понял все, когда мы с буксиром разошлись и катер зашел за поворот: за буксиром тянулись плоты! Причем строй их изгибался и конец связки почти закрывал мне дорогу.
Я вел катер бок о бок с бревнами, но воды оставалось мало, катер, как танк, переползал отмели.
Наконец плоты кончились — и тут же я увидел впереди второй буксир!
Голову мне сильно пекло, я снял одной рукой рубашку, навязал чалму и приготовился к борьбе с плотами. На этот раз у самого конца связки катер сел на мель прочно, мотор выл, но катер не двигался. Я спрыгнул с кормы рядом с поднимающим песчаный смерч винтом и, упершись, стал толкать катер вперед. Звук мотора изменился, я быстро влез на корму, бросился к штурвалу — чуть было не упустил катер со спящим в нем дядей Никитой. Катер сполз с мели.
Не успел насладиться я волей, как показался вдали новый буксир! Я впал уже в отчаяние, в оцепенение, только вел катер как можно ближе к плоту, стукаясь о бревна, но снова садился на мель, прыгал с кормы в мелкую воду.
Катер слезал с мели, мы некоторое время плыли свободно…
Посмотрев мельком на километровый столб, я с удивлением увидел, что от Невы уже сто километров, а Никита спит в каюте, ни о чем не ведая!
В общем, я был доволен, что выдержал такое напряжение, я был накачан восторгом. И вдруг увидел сооружение, которое начисто перекрывало канал — сверху донизу.
— Дядя Никита! — крикнул я вниз.
Он выскочил, очумелый от сна — на красной щеке отпечаталась вышивка «думки», глаза бессмысленно блестели, рот был открыт. Он стал изумленно осматриваться, ничего не понимая, и первой его фразой было:
— А где ботинки?
— Посмотрите — что это? — показал я на преграду.
— А мне наплевать! — тараща глаза, закричал Никита. — Где мои ботинки? Куда их дел? Тут их оставил, на корме!
Он и сам прекрасно понимал, что при большой скорости корма садится в воду, и мог бы прекрасно представить судьбу своих ботинок!
Заграждение было уже близко, но, к счастью, появилась женщина, стала крутить ручку, и преграда отъехала. Никита не обратил на это ни малейшего внимания, а продолжал
Мы чуть не врезались в берег, я стал крутить обратно, и так, зигзагами, мы вдруг выехали на прекрасную ширь Волхова. Голубой высокий собор, разлив при впадении в Ладогу… Там была тьма, холодный ветер. На мачте трещал флаг — штормовое предупреждение.
Никита затих. Мы переплыли Волхов — к белому резному столбу на булыжном холме — продолжению канала.
Я демонстративно оставил руль, ушел в каюту.
А я еще представлял, как Никита будет хвалить меня за небывалый переход (сто километров), а вместо этого был обвинен в краже ботинок! Я лежал на диване, бежали солнечные блики воды на потолке, потом нас подняло и опустило на волне буксира, потом наклонило вбок, пошли удары — Никита обходил очередной плот.
Обида все не проходила. Вздыхая, я лежал на диванчике, подбрасывая в руке большой апельсин.
«Сейчас как залимоню апельсином!» — дрожа, думал я.
Так, все еще обиженный, я уснул. Потом вдруг проснулся, вылез на палубу…
Мотор стучал уже в полной темноте. Иногда, на повороте, фара освещала строй тихих неподвижных деревьев на берегу.
Потом канал вдруг раздвоился, потом наш рукав разошелся на три, пошли островки с деревянными домами.
Потом мы увидели какие-то мостки, зачалились и, ни слова не говоря друг другу, легли спать.
…Проснувшись утром, я вылез наверх. Никита уже стоял на корме. Кругом был туман, туман, в тумане — темные крыши домов.
— Да-а-а? Где это мы? — сказал Никита, явно ища примирения.
Я пожал плечами.
Мы спустились в каюту, зажгли газ, поставили чайник.
Мы долго сидели молча, глядя на синий гудящий кружок газа.
— Чайник долго не кипит в двух случаях, — наконец не выдержав, сказал я, — когда воды слишком много…
— И когда ее совсем нет, — усмехнувшись, сказал Никита.
Он снял крышку чайника, заглянул и, взяв чайник, вылез наверх.
— Да-а… полная неясность! — возвращаясь с плещущим чайником, сказал он. — Нормальный человек, точно, в такое уж положение бы не попал!
— Во всяком случае — на Шереметевскую отмель бы не налетел!
— И нашел бы по дороге несколько пар ботинок, — улыбаясь, сказал Никита.
Туман начал уже рассеиваться. На мостки вышла женщина, поставила ведра, гулко брякнув дужками.
— Скажите, как место называется? — спросил Никита.
— Свирица, — сказала она.
Мы посмотрели по карте — мы находились при впадении реки Паши в Свирь. Из тумана по берегам появилась Свирица. Оказалось, что мы зачалились довольно точно, — на берегу стоял домик, и белыми буквами на голубом было написано: «Буфет».
Мы влезли наверх, греясь, уселись на деревянном крылечке.
— Чего сидите? — подошла женщина с ведрами. — Все равно раньше десяти не открою!
— А мы и не надеемся! — буркнул Никита.
— А почему? — вдруг сказала она. — Напрасно!.. Могу открыть.