Спасенное сокровище
Шрифт:
Несколько недель назад Мансфельд заняли американские войска.
Ранним июньским утром Шиле вышел из дому и направился к Рыночной площади. Он хорошо выспался и был настроен спокойно и благодушно. Он уже успел убедиться, что при американцах все пойдет по-старому и он может оставаться прежним Шиле.
Правда, мундир группенлейтера он на всякий случай забросил ночью в чей-то сад, а коричневыми платками толстая Гертруда вытирала теперь пыль.
Когда пришли американцы, он готов был к худшему. Дрожа от страха, он ждал дальнейших событий. И беда
Американский солдат, стороживший его, каждое утро распахивал дверь камеры и кричал: «Хэлло, маленький Гитлер!» И при этом проводил ладонью по горлу. У Шиле кровь стыла в жилах. Он уже видел себя повешенным.
Но ему повезло. Прошла неделя, и он предстал перед вылощенным американским офицером. Это был человек совсем другого склада, чем солдаты. Он по крайней мере умел ценить таких людей, как Шиле. Выслушав обвинения рабочих, он только отмахнулся со скучающим видом, и Шиле был выпущен на свободу. «Слава богу, теперь все позади», — радостно думал штейгер, шагая в это июньское утро вниз по переулку.
Вдруг он остановился, словно громом пораженный. По улице громыхал грузовик, набитый американскими солдатами. «Куда это они?» — подумал Шиле, и вдруг его осенила ужасная догадка.
— Боже мой, — прошептал он, — помоги мне. Похоже, что янки сматывают удочки.
Несмотря на прохладное утро, его бросило в жар: «Что же теперь будет, штейгер Шиле?»
Грохот грузовика еще не смолк вдали, как вдруг послышался шум приближающейся легковой машины. Из-за угла стремительно вылетел автомобиль. Шиле едва успел отскочить в сторону. Блестящий голубой «Мерседес» показался ему знакомым. И в ту же минуту он увидел выглядывавшее из-за чемоданов и свертков испуганное лицо генерального директора. Шиле почувствовал, что земля уходит у него из-под ног.
В отчаянии Шиле бросился бежать. Взбежал на гору и, размахивая руками, принялся догонять машину. Но дыхания хватило ненадолго. Жалобно всхлипывая, он остановился у обочины.
…Гербштедт напряженно ждал. И вот утреннюю тишину нарушили гудки грузовиков и грохот танков.
Приближалась Советская Армия!
Отто Брозовский взял жену за руку, как брал много-много лет назад, когда они, молодые и влюбленные, бродили по ночным улицам, и быстро повел через двор к сараю.
— Подожди минутку, — сказал он и, вернувшись в дом, принес молоток и зубило.
— Что ты еще выдумал? — удивленно спросила Брозовская.
Отто открыл крольчатник и показал на стену.
— Ты ничего не видишь? — спросил он.
— Вижу, — ответила она, пожимая плечами. — Стена.
— Гляди-ка!
Брозовский, взяв молоток и зубило, начал бить по стене.
— Ты что, с ума сошел? — недоумевала жена.
Посыпались куски штукатурки, и из отверстия показался кончик брезента.
Матушка
— Ах, боже мой, кролики знали больше, чем я, — бранила она мужа сквозь слезы.
Они осторожно развернули брезент и вынули знамя.
Вдруг на стену сарая упала тень. Брозовские обернулись. В дверях стоял Шиле. Он с ужасом смотрел на знамя.
— Господин Брозовский, — заговорил он дрожащим голосом. — Вы же знаете, я всегда был за…
На лбу у Брозовского красной полоской выступил шрам.
— Сейчас же убирайтесь отсюда, — сказал он спокойно.
Но Шиле, вместо того чтобы уйти, сделал шаг вперед, умоляюще поднял руки и опустился на колени. Зубы у него стучали.
— Господин Брозовский, я же всегда прилично обращался с рабочими, — бормотал он растерянно.
Брозовский пожал плечами и закрыл решетчатую дверцу крольчатника.
— Пойдем, мать! — Он протянул руку жене, и они молча прошли мимо Шиле.
Долгожданная встреча
Советская Армия вступила на мансфельдскую землю.
В лязге танковых гусениц, в хриплых гудках автомобилей, в твердой поступи солдат с красными звездами на пилотках звучала песня освобождения.
Заводы станут вашими, братья-рабочие! Вашими — рудники!Вашими, забойщики, вашими, откатчики, вашими, сортировщики, крепильщики и запальщики! Твоими, Август Геллер, твоими, Ленерт, твоими, Петер Брахман…
Каждый грамм меди отныне принадлежит вам, принадлежит народу!
Песня освобождения гремела по всей мансфельдской земле.
Гимнастерки бойцов были выпачканы в масле, черны от пыли и пота: путь был долог, а бои жестоки.
Так шагали они по мансфельдской земле. Над солнечными полями, над поселками и терриконами ветер разносил могучие, удалые, звонкие песни непобедимой армии первого в мире рабоче-крестьянского государства.
Бойцы вступили в Гербштедт. Они шли по улочкам шахтерского городка, мимо тесно прижавшихся друг к другу домишек, по Рыночной площади, мимо каменного колодца. Молодой солдат нес простреленное в боях знамя полка.
На одном из домиков, как две капли воды похожем на другие, приветствуя освободителей, развевалось красное знамя.
Глубокая радость охватила бойцов, когда они увидели это знамя. Они захотели познакомиться с людьми, которые пронесли стяг дружбы сквозь долгие годы фашистской ночи.
Несколько офицеров и солдат вошли в дом и через темную переднюю попали в кухню.
Отто Брозовский не слышал, как они вошли. Он сидел за столом и писал: «Август Геллер, Минна Брозовская, Йозеф Фрейтаг…» Это был список старых членов партии.