Спасенный
Шрифт:
— Но где он сам брал воду?
— Ну… Он тоже мог выпаривать её на солнце или выдавливать из водорослей. Он же взрослый человек.
— Он мог точно также делиться водой с мальчиком.
— Нет. Нет!
Сагара не мог понять причин такого решительного возражения.
Староста немного ещё попереминался с ноги на ногу, а потом почти шёпотом сказал:
— Отпойте его.
— Что?
— Отслужите молебен или что-то такое. По всем погибшим детям этого несчастного города. Пусть эта маленькая душа успокоится и перестанет нас тревожить.
Не дожидаясь ответа, старик
Сагара поднялся на аппарель — и увидел брата Томмигана, точнее — Томаса Монагана, старшего механика на «Льве»
— Куда-то собрались, брат?
— Да, отче, — сказал Томмиган. — Хочу немного побродить под дождём. Триста лет этого не делал. А ещё посмотрю в конце концов на город.
— У вас только полчаса, — прикинул Сагара. — Успеете лишь подняться на холм, и всё.
— Да знаю. Ничего, — Брат Томмиган махнул рукой.
Он спустился плавно — сторонний человек и не догадался бы, что брат Томмиган ходит на протезах. Уже внизу развернулся и сказал:
— Тот мальчик, отче… Простите, я случайно слышал ваш разговор… Так вот, мальчик — не привидение.
— Ты его видел?
— Так, несколько раз. Выходил купаться вечером, затемно. Не люблю, когда на меня таращатся, знаете… Потом немного сидел на берегу, играл на губной гармошке. Один раз видел ребенка — мальчика, на вид лет пять, может, меньше… Сидел на плитах, вот там, — брат Томмиган показал рукою на бывший причал. Слушал, как я играю.
— Ты не ошибся? Это правда был ребёнок?
— Да, я его видел, как вот вас. Он подошёл очень близко. Первый раз удрал, когда я перестал играть. Потом оставался — может, ждал, когда я снова начну.
— Разговаривал с вами?
— Ни разу. Я пытался его как-то разговорить, но я же не знаю нихонго — а он, наверное, не знает латыни. Он какой-то… диковатый. В следующий раз я принёс ему немного бустера и шоколада. Шоколад он выкинул. Наверно, не понял, что нужно развернуть обёртку. Но он никогда не брал ничего, пока я не отползал метра на четыре…
— Почему вы не рассказали про него раньше?
— Да думал, что это кто-то из городских. Точнее — из бывшего городка.
— Можем мы поговорить позднее, после Повечерия?
— Хорошо, — кивнул Томмиган. — Ну, я пойду?
Брат Томмиган, наверное, не понял, носителем какой доброй вести стал. Сагара уже начал подозревать Кинсби — а такие подозрения, если их нельзя развеять, разрушают отношения в группе.
Было удивительно — и одновременно очень естественно — что именно нелюдимый брат Томмиган вступил с ребенком в контакт, никому ничего не сказав и приняв мальчика за одного из общины. Ни один другой синдэновец не допустил бы такой ошибки, потому что всех детей общины, тридцать восемь человек, пропустили через лазарет «Льва», а тридцать девятый, собственно, там и родился. Но сам брат Томмиган ни разу не дежурил в лазарете, потому что всё время возился с водоочистителем и кидо, повреждёнными при разборе завалов. Другие братья ходили купаться на океан (вся очищенная пресная вода предназначалась только для питья) группами и днём; брат Томмиган, стесняясь своего увечья — в одиночку и
«Потому что брат Томмиган без протезов — одного с ним роста!»
Молния упала в море, воздух содрогнулся от грома. На мгновение бледный свет обрисовал на вершине холма фигуру механика. Мимо Сагары прошли мужчина и женщина — последние двое из тех, кто сегодня принимал свои процедуры.
— Такая гроза, — повернулся к ним Сагара. — Подождите тут, пока не закончится. Оставайтесь на ужин.
— Нет-нет, мы пойдем, — замотала головой женщина.
Мужчина взял её под руку и помог спуститься по аппарели. Они поплелись под дождём не оглядываясь. Сагара сдержал вздох.
Жители Минато избегали общения с синдэновцами. Они вообще старались до минимального уровня снизить общение с представителями миссий — но почему-то самих синдэновцев избегали особенно упорно. Лишь господин Ито готов был говорить с Сагарой на темы, которые выходили за границы будничных потребностей общины — но и он замыкался в себе, встречаясь с кем-нибудь другим.
Сагара когда-то говорил об этом с Минья — в тот день, когда вылетала Первая центурия.
— Почему они ненавидят нас? — спросил Минья. — Это же Рива их убивали. Эти выродки со станции Ходэри их продали. Наконец, это Маэда подбил их восстать. А ненавидят нас.
Сагара знал настоящую причину — в конце концов, их было несколько, но важнейшую он не мог объяснить Минья. Он назвал самую простую:
— Потому что мы не успели помешать Рива.
— Но мы и не могли, увы! Мы не боги. Фронт продвигался так, как он продвигался.
— Если бы мы действительно этого хотели — могли бы. Четыре таких корабля, как «Танкред», могли бы сделать глубокий прорыв и по крайней мере защитить город.
— А потом? Если бы Рива захотели вернуть сектор под свой контроль, четыре корабля не защитили бы его.
— Верно. Но Рива стягивали все силы к Андраде. Это важный для них рубеж. Лишь одна дискретная зона до Тайроса — и все корабли наперечёт. Да, они могли бы сохранить транспортный коридор, который им больше не нужен — но зачем?
— Чёрт! — У Минья это выходило очень выразительно, с придыханием: «чхорт!». — Простите, отче. Кто же знал, что эти ублюдки действительно исполнят свою угрозу. Мы же верили, что они всё-таки люди!
— Они всё-таки люди, — сказал Сагара.
— Вы говорите так, потому что вы священник, — усмехнулся Минья. — На самом деле вы так не думаете.
— Хотите сказать, что я лицемер?
— Да нет! Простите, отче, совсем не хотел вас обидеть. Разумеется, как священник вы должны думать, что это люди, но в душе — признайтесь, разве вы, глядя в глаза этим несчастным, действительно думаете, что Рива — просто заблудшие овечки, которые творят такое лишь потому, что не слышали слова Христова?
— Коммандер, на Старой Земле каждый ребенок знает, что то же самое, и намного худшее, творили люди, прекрасно знакомые со словом Христовым.
— Бред. Вавилонская пропаганда.