Спаси и сохрани любовь
Шрифт:
– Павел Брюзгин, – выкрикнул молодой человек.
– Инесса Веткина, – кивнула Инесса, не заметив протянутой руки.
У такого, наверное, руки потные.
– Насколько я понимаю, ваша выставка приглашает представителей торговли принять участие в интересной рамочной программе выставки? – спросил Брюзгин, отметив брезгливо оттопыренную губу Инессы.
– Да, выставка приглашает выставку, – Инесса покачала головой, не то соглашаясь, не то осуждая отдел по связям с общественностью.
Не могли найти другого представителя, что ли...
– Инесса,
– Павел, я готова взять ваши предложения и внести в программу, – сказала Инесса и тяжело вздохнула, обрывая поток ничего не значащих слов.
Предложения предложениям рознь. Павел предлагает усложнить процесс. Спецсеминары и подиумные дискуссии лишь усугубят и без того перегруженную программу.
– Инесса, вы чем-то недовольны? – насторожился Брюзгин.
Он пригладил волосы, тщательно склеивая их в тонкие хвостики.
– Что вы, что вы, все в порядке, – спохватилась Инесса.
Еще не хватало провалить переговоры. Никакой гармонии в душе. Она взглянула на потолок. Там больше не разносились напевные призывы покормить голодных тварей. Веткину изводил вопрос, сказать – не сказать Бобылеву про Гришанкова. Не сказать. А вдруг Бобылев спросит? Что делать, если он спросит?
– А я уже организовал показ одного украшения на нашей выставке. – Павел лукаво прищурил один глаз, а второй так и остался круглым и удивленным.
– Какого украшения? – рассеянно спросила Инесса, мучаясь от сложного состояния – говорить Бобылеву про Гришанкова?
– Я пригласил на выставку самое дорогое в мире платье. – Брюзгин прикрыл прищуренный глаз, видимо, от умиления. И сразу окривел окончательно.
– Это самое? – насторожилась Веткина.
– Это самое, – самодовольно ощерился Брюзгин, скривив одну щеку в улыбку.
Так и сидел – кривой на один глаз, ухмыляющийся той же стороной. Одна часть лица оставалась нормальной, вторая искривленной, будто Брюзгин нечаянно превратился в инвалида.
– Не может быть! – Инесса тут же забыла про скорбную улыбку.
Она даже привстала со стула, заколотив ладонями по столу, исторгая бурную радость.
– Платье стоит миллион долларов. Изготовлено для Лолиты Саманты специально на премьеру фильма «Человек-тарантул». – И у Павла от умиления перекосило вторую сторону лица.
За столом сидел самодовольный и тщеславный человечек, но Инессе хотелось расцеловать его, такого тщедушного и трудолюбивого. Но Веткина быстро остудила радость, насторожилась, изогнулась, как перед прыжком.
– А украшение? – осторожно поинтересовалась она. – Оно тоже приедет на выставку?
– И «тарантул» приедет. Вместе с платьем. – Павел
– Можно я вас поцелую? – медоточивым тоном пропела Веткина, забыв про крошки перхоти и потные ладони.
– Целуйте сколько хотите, Инесса, – милостиво разрешил Павел и вдруг обрушился на пол от переполнявших его чувств. Потерял равновесие от избытка эмоций. Брюзгин повозился внизу и вытащился на поверхность вместе со своим тщедушным телом, Инесса наклонилась к нему – и нечаянно образовавшаяся пара звонко почмокала друг друга. Так Инесса невзначай обрела себе отличного партнера. Успех выставки был обеспечен. Павел Брюзгин – самый выдающийся пиарщик на планете. Восторгам Веткиной не было предела.
– Павел, завтра же мы подписываем договор, а вас оформим на ставку, – Веткина ощущала себя Хозяйкой Медной горы. Она спокойно и небрежно раздавала драгоценности направо и налево. У нее имелись на то полномочия. Брюзгин несказанно обрадовался. Паша тряхнул немытой головой, дескать, подпишем, оформляйте. Лишние деньги никогда не помешают. Платье Лолиты Саманты дорогого стоит. Они вышли из переговорной, слегка пошатываясь от счастья. Оба сияли, как медные чайники. Инесса исподволь поглядывала на своего партнера. Восторг заметно украсил Павла – ему хочется достать корону английской королевы и предъявить публике, дескать, это я, Паша Брюзгин, достал корону с благословенной головы. Брюзгину безразлична перхоть на собственной. Корона или перхоть – что важнее? Разумеется, корона. Они еще разок обнялись на прощание, и Брюзгин ушел, погруженный в свои таинственные замыслы. Инессе хотелось догнать и еще раз поцеловать его, девушку до краев переполняла бурная радость, но она полетела в приемную. Там был остров счастья. И на нем Инессу ждали. Но секретарша окатила Инессу неприступным взглядом. Словно в прорубь окунула. Веткину передернуло от холода.
– Сергей Викторович занят. У него Слащев. А вы – по какому вопросу?
– Я подожду, – смиренно ответила Инесса.
Веткина не заметила ее выпад, она уселась на один из стульев, сложив ручки на коленках, совсем как юная пионерка. Дверь открылась, из царственного кабинета вышел Слащев, самодовольно улыбаясь, его провожал Бобылев. Сергей Викторович обратил внимание на смирение притихшей от волнения школьницы. Он дружелюбно кивнул, дескать, заходи, Инесса, не тушуйся, чего тут сидеть, даром время тратить. Слащев даже побледнел от злости. Бобылев кивнул Алексею на прощание и прошел в дверь первым, за ним скользнула Инесса.
– Сергей Викторович, – Инесса в замешательстве остановилась посреди кабинета.
Бобылев засмеялся. Он стоял в отдалении, но Веткина заметила, что он хочет подойти, чтобы прикоснуться к ее руке, лицу или еще чему-нибудь, к какой-нибудь части тела, надо же было убедиться в наличии и присутствии Инессы, но он не посмел, удержался, погасил порыв.
– Что у тебя с проектом? – спросил Бобылев и прошел за стол, но не сел, остался стоять, будто они находились вместе, но не рядом.
Между ними была граница.