Спаси меня
Шрифт:
Зелье успокоило его разошедшиеся нервы, и на смену леденящему душу страху быстро пришло чувство опустошенности. Драко размеренно дышал, чувствуя спокойствие и сонливость сейчас, когда Молли просто сидела рядом, тихо разговаривая с ним. После долгого молчания он заговорил, его голос звучал так тихо, что она едва могла расслышать.
– Иглы. Мне снились маггловские иглы. Думаю, им стало скучно. Они ввели мне маггловский наркотик, чтобы заставить забыться. Я действительно думал, что они были милосердны. Они держали меня на наркотиках в течение нескольких недель… а потом мне перестали их давать. Я думал, что умираю, так было плохо. Я умолял и кричал, хотя никто меня не бил: боль была внутри. Я бредил и упрашивал. Я обещал им все. Я предлагал им все, чего они хотели… лишь бы только
Голос Драко сошел на нет, зелье погрузило его в сон забвения, когда даже самые ужасные видения всего лишь порхают по краю сознания. Он не узнал, что Молли Уизли вышла из его комнаты вся в слезах. Молли размышляла, можно ли хоть чего-нибудь ждать от мира, где позволено случаться подобным вещам, и сдержанно интересовалась, права ли она, пытаясь остановить Гарри и помешать ему убивать людей, которые творят подобные вещи.
Глава 10. Какова другая сторона жизни.
Гарри слонялся по комнате, пытаясь заставить себя понять написанное в учебнике по продвинутой Окклюменции. Он выяснил, что некоторые приемы применялись как при Легилименции, так и при Окклюменции. Чаще всего эти искусства изучали потому, что они были необходимы при допросе врага, а также для того, чтобы самому сопротивляться при допросе, но для Гарри владение ими означало еще одно преимущество перед врагами. Именно поэтому он старался изучить их как можно глубже. Было только одно препятствие в достижении этой цели… и оно имело вид болезненной эрекции, которая не исчезала, несмотря на все его неимоверные старания полностью ее игнорировать.
Прошло два дня с того несчастного эпизода с Драко в коридоре и произошедшего вслед за ним инцидента в его комнате. Два дня неуклюжего ассистирования Молли в наложении заклинаний, лечение открытых, еще недавно инфицированных ран на теле Драко, а некоторые из них находились в довольно интимных местах. Да, во избежание нежелательного воздействия на другие участки тела он укрывал его простыней, оставляя открытым только то место, на которое накладывалось заклинание. Но ягодицы все равно оставались ягодицами, а внутренняя часть бедер все равно оставалась внутренней частью бедер!
Два дня он дежурил возле Драко, заставляя себя поддерживать и прогуливать призрачно бледное и решительное маленькое создание в огромной не по размеру пижаме, хромающее в ванную сначала с его помощью, а вчера - самостоятельно. Два дня вынужденных коротких разговоров с Драко, вежливых пустых диалогов, начавшихся с извинений за то, что Гарри накричал на него. И весь его настрой пошел прахом.
Если бы Малфой просто бросал в него оскорблениями, он бы знал - как к этому относиться и как реагировать, но новый, совершенно незнакомый Драко выводил из себя. В его поведении не было никакой хитрости. Он был вежлив, искренне признавал свою вину, иногда делал настолько прямые заявления, что Гарри предпочел бы сбежать, чем заставить себя признаться, что слышал их. Он дежурил по ночам у его постели, чтобы будить Драко, если ему снова начнут сниться кошмары. Во время этих дежурств Поттеру открылись кое-какие подробности того, что случилось с Малфоем, и каждый раз, когда он узнавал что-то еще, ему хотелось выбежать из комнаты с громким криком.
Подсознательно Гарри понимал, что случившееся с блондином совершенно уничтожило все следы пустого, злобного, задиристого плейбоя, которого он знал в школе. Человек в соседней с ним комнате не имел практически никакого сходства с Драко Малфоем, и Гарри настраивал себя на то, чтобы выполнить требование Драко и прекратить упоминать его фамилию.
Худой светловолосый парень за соседней дверью обладал странной силой, которая подействовала и на Поттера, заставляя стать лучше, причем со старанием, которого он никогда не проявлял в школе. Гарри ожидал, что Малфой разляжется на кровати, требуя ухода и жалуясь на боль и скуку. Вместо этого Драко вообще неохотно обращался
Драко искренне благодарил даже за самые незначительные услуги и извинялся всякий раз, когда думал, что обидел кого-то. Гарри от нечего делать задался целью поискать магическое объяснение такого рода изменениям личности. Казалось невозможным, чтобы тот Малфой, которого он когда-то знал, мог быть сильным перед лицом собственных страхов, мог разговаривать мягко и вежливо и стоически переносить боль и неудобства. Он отбросил подозрения после того, как не обнаружил присутствия скрытой магии и понял, что без палочки Драко не мог зачаровать его, и что это не кто-то иной, принявший оборотное зелье.
Он все еще не мог сказать, что доверяет Малфою. Каждый его нерв кричал о невозможности этого. Драко был самым типичным слизеринцем из всех слизеринцев в школе, и никто не мог измениться настолько… или мог? Даже если так, надо было открыто признать, что этот новый Драко был весьма дружелюбен, честно говорил то, что думал, и это было просто восхитительно. Гарри окончательно запутался в своих эмоциях… и это вернуло его назад, к набухшей плоти, натягивающей брюки.
Он прекратил мастурбировать после «инцидента в душе», тщетно надеясь, что такого больше не повторится. Это не сработало, а за прошедшие два дня положение дел только ухудшилось. Теперь он испытывал непредсказуемые случайные эрекции круглые сутки, выяснив, что вероятней всего их следует ждать тогда, когда он оказывается в комнате Драко - либо занимаясь его лечением, либо дежуря у его постели, на тот случай, если понадобится прогнать кошмар. Теперь Гарри смирился с перспективой заниматься мастурбацией, лишь бы прекратить думать о Малфое… или продолжать думать о нем, поскольку возникновение сильного и болезненного возбуждения невозможно было предсказать.
Гарри никогда не предполагал, что может оказаться геем. Не всерьез, во всяком случае. В Хогвартсе были такие, с кем все было ясно - они были предметом отдельных обсуждений и небольших дружеских подколок. Он не испытывал враждебности по отношению к голубым, но испытывал некоторый дискомфорт. Он всего лишь целовался с Джинни… не считая нескольких легких поцелуев с Чжоу, после чего она имела привычку впадать в истерику, оплакивая Седрика. Пожалуй, ему нравилось, но к Джинни он относился скорее как к сестре, нежели как к подружке.
События шестого курса, особенно смерть Альбуса, положили конец его романтическим побуждениям, а смерти Джинни и Гермионы сделали еще более замкнутым, окончательно убедив Гарри, что близкие ему люди обязательно становятся мишенями для его врагов. Он ушел к Уизли, которые уже были под прицелом, и охранял их дом от нападений так надежно, как только мог, надеясь сохранить жизнь тем немногим людям, о которых он заботился. Поскольку уцелевшие Пожиратели Смерти не только не смирились с гибелью Волдеморта, но и продолжали одержимо воплощать чаяния своего хозяина даже после оглушительного и абсолютного поражения, они всегда могли напасть на дорогих ему людей. С тех самых пор секс и сексуальность были последними вещами, занимавшими сознание Гарри, их отодвинули в сторону разработки тактики сражений, усовершенствование заклинаний, тренировки… присмотр за Молли и Артуром.
С некоторыми вещами все было ясно. Несомненно, что-то в этом «новом» Драко привлекало интерес Гарри. Поттер внимательно наблюдал за ним, за его поступками, они много разговаривали. В то время как прежний Драко мог выхватить что-то из рук другого человека, чтобы жадно завладеть этим, новый тихо протягивал ладонь, с явной робостью принимая даже поданный ему стакан воды. Исчезли усмешки и ухмылки, искажавшие его лицо, остались только нервные улыбки, а еще, иногда, можно было заметить проявление боязливого любопытства. Эти маленькие детали, крошечные признаки больших изменений надолго задерживались в сознании Поттера и требовали повышенного внимания, необходимость которого он просто не мог объяснить.