Спаси меня
Шрифт:
– Спасибо, – шепчу. – Вы тоже доктор?
– Медсестра. Тридцать лет по операционным.
И вправду: незаменимый сотрудник.
– Как тебя угораздило-то? – спрашивает.
Вместо ответа я тяну жалостливо:
– Мне домой надо.
– Пётр Сергеевич сказал лежать. Можешь на всю жизнь инвалидом остаться.
Верю, что могу. А ещё верю, что Юлька с ума сойдёт от страха, если утром не вернусь. Позвонить не могу: остатки моего обычного кнопочного телефона, раздавленного при падении,
Доверится Нуркан? Да или нет?
Воспоминания, как она гнала меня из комнаты, перевешивают сомнения.
– Сестра будет волноваться, если не вернусь.
– Скажи адрес. Я предупрежу.
– Только не говорите никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы они знали.
Очень неудобно смотреть на человека, когда лежишь на животе. В поле зрения только кант платья и ноги, обутые в чёрные пластиковые тапки. Нуркан предана Герману и этому месту. Не переборщила ли я, ненамеренно его очерняя?
Я замираю в ожидании вердикта.
Женщина медлит несколько минут, прежде чем осторожно опуститься на край кровати. Её рука так же осторожно ложится на мою голову.
– Нехорошее это место, Таня. Зря сюда пришла.
– Уйду, – обещаю. – Сегодня бы и ушла, но видите вот…
Я замолкаю, поражённая неожиданной лаской от почти незнакомого человека.
– Герман неплохой парень. Сильный. Справедливый. И люди вокруг него тоже неплохие. Но молодые они ещё. Глупые. Творят дела, за которые спрос обязательно будет. Ответят ли?
– Я за помощью к ним пришла, – неожиданно для себя признаюсь. – Сестру мою обидели, а у неё ребёнок маленький.
– Неужто, сами не справитесь? Молодые. Здоровые.
– Теперь думаю, что да.
– Вот и правильно. В долгу здесь быть нельзя. Я схожу к ней, предупрежу. Вещи тебе принесу. А потом помогу уйти.
Нуркан тяжело поднимается на ноги, а я тяну руку и хватаю её за подол.
– Почему вы мне помогаете? – Не спросить не могу, хотя и не ожидаю честного ответа.
Но он честный настолько, что даже пугает.
– Потому что могу. И потому что моей дочке никто не помог.
Мне остаётся только думать, что случилось с дочерью Нуркан, и молиться, чтобы дни вынужденного затворничества прошли для меня без последствий.
Глава 16
Из-за отсутствия в комнате окон невозможно определить день сейчас или ночь.
Я то проваливаюсь в сон, то выныриваю из него, всякий раз спросонья забывая, где нахожусь, а потому пугаюсь. Темноту разрезает только футуристическая подсветка бара. Стекло и хрусталь выглядят, как уменьшенная копия пространственного тессеракта из «Интерстеллара», а я представляюсь себе летящим наблюдателем, пересекшим невидимую границу горизонта
В роли пассивно плывущей по воде щепки мне неуютно, и я делаю всё, что могу, чтобы поскорее выплыть из несущего вперёд потока.
Не скулю, когда Пётр меняет мне повязки. Не кривлюсь при виде шприца. Ем всё, что носит Нуркан – это чаще всего мясо и мясные бульоны – и очень, очень много сплю. Отсыпаюсь за месяц ночной работы.
– Дисциплинированный ты пациент, Таня. Быстро поправишься.
Пётр пытается меня разговорить, но я мужественно держу оборону и никак не реагирую на его ободрение. В конце концов он сдаётся, молча делает свою работу и уходит.
Нуркан приносит не только вещи, но и новый телефон – мамину неубиваемую «нокию». Я сразу звоню Юльке.
Она отвечает после первого гудка и сразу начинает плакать:
– Тессочка, с тобой всё хорошо? Они ничего тебе не сделали?
Второй вопрос вводит меня в ступор, и я отвечаю с некоторой задержкой и очень неуверенно.
– Со мной всё хорошо.
– Правда хорошо? – вопит Юлька.
– В очередной раз неудачно упала.
– В какой ты больнице? Та женщина ничего не сказала.
– Я в «Точке». Обошлись без больницы.
– Тогда почему не едешь домой?
– Потому что я упала на спину. Нельзя двигаться. Здесь есть доктор, он за мной наблюдает.
– Доктор в ночном клубе? – удивляется Юлька, и я понимаю, что сболтнула лишнего.
– Юль, не переживай. Со мной всё хорошо. Скоро буду дома.
У нас настолько крепкая связь, что она моментально понимает, что больше я ничего не скажу.
– Хорошо. Я буду звонить.
– Не надо. Я сама. Спасибо за телефон.
– Тессочка… – начинает Юлька снова и замолкает на полуслове.
– Что?
– Тебе правда ничего не сделали?
– Мне правда ничего не сделали. И меня пугает, что ты спрашиваешь об этом во второй раз.
Я буквально вижу, как на том конце трубки Юлька тушуется, открывает и закрывает рот, выпучивает глаза и мотает головой, подбирая подходящий ответ.
– Я просто за тебя переживаю, – в конце концов выдавливает она, и я обещаю себе, что к этому разговору мы ещё вернёмся.
Звукоизоляция здесь хорошая. В том смысле, что звуки клуба почти до меня не доносятся. Только иногда по вечерам под бит сабвуферов вибрирует пол, что для меня является временным контуром. Так я отсчитываю сутки.
В один из вечеров приходит Рошанский и сразу начинает с претензии.
– В отделе кадров нет твоих документов.
– Знаю.
Как только решила, что ухожу из «Точки», сразу перестала испытывать беспокойство и волнение, которые всякий раз чувствовала при разговоре с главным администратором.