Спаси меня
Шрифт:
– Это нарушение. При приёме на работу наличие паспорта и медкнижки обязательно.
– У меня её нет.
– Значит, надо сделать. Или ищи другое место.
– Хорошо, – соглашаюсь я, чем ставлю начальника в тупик.
– Герман Александрович велел выплатить тебе денежную компенсацию, – сообщает Рошанский после небольшой паузы. – Как по мне, не за что. Ты сама виновата.
– Хорошо, – опять соглашаюсь, чтобы поскорее его выпроводить.
Он медлит. Не уходит. Стоит, переминаясь с пятки на носок. Я вижу его мягкие синие мокасины, которые он по обыкновению носит, и хорошо
– Эта компенсация может быть несколько больше, если ты напишешь объяснительную, что травмировалась по собственной глупости.
Не скажу, что данное предложение стало для меня неожиданным, но вот услышать его оказалось намного больнее, чем я предполагала.
Девочка, что ещё жила во мне, хранившая в сердце трепетные воспоминания о команде Мстителей, машет призрачной ручкой и медленно растворяется в воздухе.
Цинизм в словах отравляет настолько, что даже говорить тяжело.
– Хорошо, – говорю я третий раз. – Я напишу. – Ничего писать не собираясь.
– Вот и славно!
Голос довольный, и Рошанский наконец-то уходит. А я с нетерпением ожидаю прихода Нуркан.
С меня хватит.
Чтобы сходить в туалет, с кровати в эти дни я буквально сползаю.
Забинтованные ноги почти не гнутся, потому при ходьбе я напоминаю себе навалившего в штаны робота. Ещё и спина ровная из-за стягивающей кожу повязки. Такой королевской осанки у меня сроду не было, а моя маленькая грудь теперь тянет на приличную двойку.
Я ношу короткие шорты и укороченную майку, которую удобно поднимать при перевязке. Напоминаю себе Лилу Даллас из «Пятого элемента» – вся в белых бинтах. Да и волосы такие же сваляные после почти пяти дней лежания в кровати. Только белые.
Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю детство. Как ждала и боялась, что мои Мстители увидят меня такой страшной. Сейчас же переживания в прошлом. Покривлю душой, если скажу, что самим её краешком не надеялась, что Гера меня навестит, но этого не происходит. Кроме Петра и Нуркан за эти дни я никого не вижу. Ну, и Рошанского, визит которого гонит меня в ванную. За пять дней я достаточно окрепла, чтобы уйти домой, потому быстро привожу себя в порядок, умывшись и почистив зубы намыленным указательным пальцем.
Зубной пасты в этой ванной нет. В шкафчике у зеркала только пачки презервативов и несколько бутылочек с мирамистином. Мыло для рук в дозаторе пахнет спиртовым раствором.
Ни геля для душа, ни шампуня. Ни, разумеется, расчески. Я распутываю свалявшиеся волосы пятернёй. Они выглядят неопрятно и лезут в глаза. Быстро заплетаю их в косу и перекидываю её за спину. Теперь из зеркала на меня смотрит почти что я, только излишне бледная.
Здесь же в ванной под большой стопкой полотенец лежит моя одежда – джинсы и свитер, которые передала Юлька, но надеть их без помощи я не в состоянии. В ожидании Нуркан иду назад в спальню и застываю на пороге…
Сколько меня не было? Минут пять, от силы? Этого времени оказалось достаточно, чтобы двое неистово целующихся посреди комнаты, перешли к активным действиям.
Мужчина, одетый в чёрный костюм и черную же рубашку, падает на
Слышится звук разъезжающейся молнии.
Бёдра мужчины дёргаются вверх. Девушка перед ним издаёт низкий довольный смешок.
– М-мм, а ты бо-ооольшой…
– Заткнись и займись делом.
Приказ чёткий, сделан хриплым, но твёрдым голосом.
Голова девушки опускается ниже. Мужчина же, наоборот, приподнимается и смотрит туда же.
Для меня время замирает.
В желании слиться со стеной пусть не сразу, но я терплю фиаско. Звук ли, движение ли, сердце, пытающееся пробить грудную клетку – что-то меня выдаёт.
Мужчина на кровати вскидывается и смотрит в мою сторону.
Вот и второй маркер, что не одну ночь будет являться мне во сне – красивое, мужественное лицо в предэкстазе.
Пойманная в ловушку неловкостью ситуации, я оказываюсь неспособной оторвать взгляд от этого лица – с заострившимися чертами, с горящими, превращёнными в два угля глазами, с приподнятой в оскале верхней губой, открывающей идеально белые зубы. Никогда я не видела ничего более впечатляющего, более величественного и пугающего.
Пугает не лицо, нет! Страшит то, что, обнаружив моё присутствие, меня никто не торопится уличить в подглядывании. Наоборот, с каждой минутой меня всё крепче привязывают к себе два тёмных зрачка, заполнивших всю ореховую радужку. Гипнотизируют, затягивают. Завлекают. Делают соучастницей. Третьей.
Ноги прирастают к полу. Дыхание останавливается. Сердце перестаёт биться.
Как тогда в больнице, когда я наблюдала, как он уходит.
– Пошла вон.
Два слова сказаны одними губами, но в моих ушах они звучат набатом.
Связь разорвана. Морок спал.
Я дёргаюсь, как марионетка, и пытаюсь спасти остатки своей души и тела, на негнущихся ногах двигаясь к выходу.
У самой двери в спину прилетает приказ.
– Стой!
Замираю и чуть поворачиваю голову.
– Я тебя знаю?
За спиной невнятное бормотание той, чей рот сейчас занят кое-чем другим.
Я мотаю головой.
– Врёшь. – И через мгновение: – Ты же Тереза.
Глава 17
– Ты же Тереза.
– Нет. Извините.
Марусина голова лежит на моем животе. Я тихонько перебираю шелковистые волосики, пока мы обе в сто тридцатый раз пересматриваем «Холодное сердце».
Обычно к середине мультика малышка засыпает, но сегодня она намерена досмотреть историю Эльзы и Анны до конца. Пока её любимый герой – снеговик Олаф. Мне же он категорически не нравится. По сути, не нравится не сам снеговик – он реально прикольный – а манерная озвучка. Потому всякий раз, когда Олаф появляется на экране, я морщусь и стараюсь отвлечь себя другими мыслями.