Спаси моего сына
Шрифт:
– Юлька!
Вскакиваю и сонно оглядываюсь, не сразу понимая, где именно нахожусь.
– Что? – хрипло выдыхает она, тоже подрываясь следом за мной.
– А! Это Даня!
В замке поворачивается ключ. Я машинально смотрю на часы на стене – половина двенадцатого. Чёрт! Он никогда не приезжал так поздно, не предупредив заранее, что задержится.
Вскочив, несусь в прихожую. Верниковский уже вошёл и теперь стаскивает обувь. На меня не смотрит, хотя я отчаянно пытаюсь поймать его взгляд. Моё сердце колотится с такой
– Да-а-ань! – зову тихо, и едва ли не отшатываюсь, стоит только мужу повернуться и посмотреть на меня.
Он бледный, грудь тяжело поднимается и опускается. Мне становится окончательно не по себе. Что же случилось? У него обнаружили неоперабельный рак четвёртой стадии? Даня понял, что наши отношения себя изжили и хочет уйти? Что, чёрт бы всё побрал, происходит? Почему я, прожив с ним столько лет, не имею права на то, чтобы услышать правду, какой бы она ни была?
– Юля в гостях? – глухо произносит муж, и моя подруга тут же откликается:
– Да, но я уже ухожу.
Она смотрит на меня вопросительно, я быстро киваю в ответ, давая понять, что ей сейчас действительно лучше уехать.
Юлька быстро одевается, обменивается со мной ничего не значащими дежурными фразами и выходит из квартиры. Мы остаёмся наедине с Даней. Страх лишь множится, сердце ускоряет свой бег, хотя, казалось бы, куда больше?
Пока Верниковский моет руки, я иду на кухню. Быстро водружаю на плиту кастрюлю с водой, включаю конфорку. Мне кажется, если я стану воспроизводить отточенные движения – ничего не случится.
Так просто сделать вид, что прячешься. И так больно потом оказывается падение из своего убежища.
– Я сейчас ужин сделаю, – бормочу, когда муж заходит на кухню.
Садится за стол, складывает руки на нём и опускает голову.
– Я не голоден, – откликается тихо, и я застываю, занеся руку над несколькими пачками макарон.
– Понятно.
Сажусь напротив и пристально смотрю на мужа. Хочу знать, что случилось. Хочу понимать, как мне существовать рядом с этим человеком, который сейчас кажется настолько незнакомым.
И замираю, стоит только Дане вскинуть на меня взгляд.
В нем столько боли. Столько странной, ни на что непохожей тьмы. Никогда не видела ничего подобного – как будто демоны напали на Верниковского и утащили его в свой ад.
– Говори, – хрипло умоляю. – Говори уже, что произошло…
Совсем не того, что отвечает Даня, я жду. Совсем не это готова услышать.
Чуть откинувшись назад и сложив руки на груди, муж смотрит на меня и говорит:
– Соф… я прошу сейчас не для себя. Прошу за маленького мальчика. – Он делает паузу, поджимает губы, будто передумал в последний момент.
Маленького мальчика… того самого, который мне снится? Но кто это? Как я вообще с ним связана. А потом Даня шепчет три слова, после которых вся моя жизнь, до этого момента
– Спаси моего сына.
Что?
От ужаса таращу глаза на Верниковского. Это что – шутка такая? Какой, к чёрту, сын? У нас нет детей, если он не помнит!
Нервно хихикаю, но Даня серьёзен. Смотрит на меня так, что мне кажется, будто кожу заживо содрали. Осознание, что наша семья именно в этот момент летит в тартарары – убивает. Но я уже знаю – всё никогда не будет прежним.
– Спасти… кого? – глухо отзываюсь в ответ.
Мой голос кажется мне чужим. Это не я сейчас говорю с Даниилом. Это какая-то другая женщина, способная взять себя в руки и произнести эти слова.
– Спаси моего сына. Он пропал.
Трясу головой и закрываю глаза. Надежда на то, что в первый раз мне просто послышалось, тает, словно лёд в бокале виски. Вот только эффекта анестезии от алкоголя – нет.
– Спасти… твоего сына?
– Да.
Господи! Господи, за что мне всё это?
Вода в кастрюле на плите начинает кипеть. От бурлящей поверхности идёт пар.
И, кажется, именно такой пар и затуманивает мой мозг, иначе как объяснить себе тот факт, что он превратился в желе, я не знаю.
– Верниковский, давай сделаем так, – говорю чуть истерично.
Даниил смотрит на меня так странно, что у меня по спине мурашки толпами бегут. Никогда не видела такого его взгляда.
– Как?
– Я просто создам видимость, что не заметила твоего отбытия, а ты – сделаешь вид, что не говорил мне подобных слов. Идёт?
Мой голос дрожит. Срывается с губ хриплыми короткими звуками, в которых мало что можно понять.
– Соф… помоги найти сына.
– Да какого к чёрту сына?!
Не выдержав, я вскакиваю на ноги и, схватив солонку, кидаюсь ею в мужа.
Какого, чёрт бы всё побрал, сына? Откуда? Что за хрень он вообще несёт?
– Моего, Сонь… у меня всё это время семья вторая была.
На мгновение я застываю. Это не может быть правдой. Вот то, что сейчас так спокойно произнёс муж, просто не может быть правдой. Но он начинает говорить – быстро, сбивчиво, как будто боится, что я в любой момент его остановлю и выпру на хрен. Именно это ведь желание сейчас у меня и превалирует.
– Но сейчас всё неважно. Ты же как ведьма иногда – скажешь и всё сбудется. А сейчас Марк пропал. Убежал куда-то и всё. А он ведь маленький такой. Беспомощный. Помоги, Сонь. Любые деньги заплачу.
Всё. Это край. То, что невозможно воспринимать, как нормальность. Даниил перешёл черту. Любые деньги он заплатит! Любые, сука, деньги! А ничего, что мы семья? И бюджет у нас общий?
Господи, какие идиотские мысли, когда твой мужик только что признался, что у него есть вторая семья!
– Уходи, – шепчу из последних сил, желая сейчас лишь того, чтобы Верниковский поднялся и вышел куда подальше. – Уходи!