Спаси моего сына
Шрифт:
— Так оно раскрывается куда лучше, — сказал хрипло. — Какой идиот придумал бокалы?
Я закрыла глаза. Это стало похоже на медленную пытку — он снова капнул вином, только теперь на живот и на грудь, и снова стал собирать его ртом.
Я стремительно пьянела. Каждое прикосновение было сравнимо с глотком. Застонала и изогнулась, стоило ему лизнуть грудь.
— Не могу понять… Каберне, а сладкое. Или это ты сладкая, Вика?
— Ты маньяк, — простонала я.
— Если это касается тебя, безусловно.
Захар спустил вниз мои штаны. Сперва до колен, а потом снял вовсе.
— Захар… — шепнула я, стоило ему прижаться ртом к моему лобку.
Языком он слизал вино. Прошёлся снаружи и принялся ласкать меня в самом сокровенном местечке. Пальцами развёл половые губы, собрал влагу.
— Люблю, когда ты такая, — сказал он сипло.
Глядя мне в глаза он опять стал ласкать меня. Гладил возле самого входа, трогал языком, а я уже не различала грань между реальностью и удовольствием. Они превратились в одно. Тепло огня, жар внутри и снаружи. Языком Захар несколько раз ударил по клитору, пальцы оказались во мне, и я выгнулась. Схватилась за ковёр под собой, но в кулаках оказались только нежные лепестки. Я собрала их, сдавила. Захар гладил меня внутри — дразняще медленно, изучал, как в первый раз, хотя знал наизусть все точки.
— Раздвинь ноги, — приказал он, глядя на меня. Вогнал пальцы глубже. — Раздвинь.
Я повиновалась. Несколько раз он втолкнул в меня пальцы, убрал руку и опять стал ласкать ртом. Это продолжалось слишком долго. Я не могла терпеть — вся превратилась в одну сплошную эрогенную зону. Муж посмотрел на меня.
— На Новый год я хочу тебя, — сказал, положив ладонь на моё бедро. — Навсегда. Так, как сейчас.
— Новый… — сглотнула. — Новый год не наступил. Рано загадывать желания.
— Плевать. Так должно быть всегда. Ты должна быть всегда моей.
— Я и так твоя, — потянулась к нему. Всегда.
Он навис надо мной, снял штаны, и его член упёрся мне в лоно. Взгляд проник в душу, Захар подался вперёд и завладел телом. Я и так его…
— Ты что, не чувствуешь? — шепнула ему в губы.
Он замер. Единые, мы смотрели друг на друга, а в камине потрескивали поленья. Заполненная им до предела, я уже не представляла, что может быть иначе. Никто, помимо него, был мне не нужен. Пальцами прошлась по его щеке, дотронулась до губ. Медленно он качнулся во мне, и нити желания натянулись. Постепенно он раскачивался, и проникновения становились глубже, а я забывала, как дышать вне этих ритмов. На покрывале из лепестков, укрытая Захаром, я теряла себя и тут же находила. В его глазах, в его дыхании. Он вошёл до предела и опять остановился. Дразня, поцеловал и подался назад. И опять остановился.
— Захар, — застонала я.
Муж согнул мою ногу и проник в меня на всю длину.
Боже! Я вцепилась
— Да, пожалуйста, — вцепилась в него. Выгнулась и, захлёбываясь удовольствием, подставила его губам шею.
Он прикусил кожу, где билась артерия. Поцеловал там же и опять прикусил — почти больно и до безумия возбуждающе. Поцелуями добрался до губ, двигаясь размеренно и резко, заставляя меня чувствовать его каждой клеточкой тела. Я вся была его — заполненная им, пропитанная его запахом и порабощённая, но при этом свободная.
— Люблю тебя, — прошептала, горячо отвечая на поцелуй. Оплела его ногами и сама подалась к нему.
Захар
Я чувствовал её. Просто чувствовал, и на этом всё. Её кожа была тёплой, волосы разметались. Глядя на неё, я не мог представить женщины прекраснее. Художники, решившие, что они нашли совершенство женщины и запечатлели его, были сущими дураками. В могилу они тоже отправились дураками.
Брал Вику, а у самого в башке только и сидело — всегда мало будет. Её губы приоткрылись, тёплое дыхание мазнуло по шее.
— Вика, — просипел и завладел её губами. На них остался вкус вина.
А у меня и так башка плыла. Какая же она была красивая там, на Красной площади, в сползающей на глаза шапке… И какая же она красивая сейчас. Быстрыми толчками я вошёл в неё ещё несколько раз. Её глаза закрылись.
— М-м-м, — застонала она, схватившись за мои руки. Голова заметалась, и волосы спутались с лепестками. Я прижался к пульсирующей артерии на её шее. До предела в неё. Она вскрикнула, а я вышел и вошёл снова. И ещё раз, пока она не задрожала подо мной. Как же, чёрт подери, я любил, когда она кричала и дрожала подо мной.
Она шептала моё имя и просила ещё. Моя жадная голодная Вишенка.
— Пожалуйста… М-м-м…
Её лоно сокращалось, сжимало меня, и я дал себе волю. Кончил бы раньше, но, блядь, как же я любил её оргазмы! Самого заколотило. Вдавил себя в неё и обхватил её затылок. Укусил за губу. Её язык был юрким, а губы вкусными. Оголодавший по ней с прошлой ночи, жрал, как припадочный. Моя живая вода — вот что она.
— Я тебя люблю, — прохрипел в губы. — Люблю.
— И я, — отозвалась она, гладя мой затылок.
Знала бы, что, когда так делает, яйца у меня наливаются в секунды. Знала бы она, что значит для меня. А может знает? Хрен её разберёшь.
— Ты не поняла, — поцеловал ещё раз. — Я тебя люблю. — Схватил руку. — Ты знаешь, как это, когда мужик любит? Когда ради тебя хоть война, хоть смерть?
— А ты знаешь, что такое, когда любит женщина? — спросила она в ответ. — Когда ты — воздух. А дети… Это тоже ты. И всё только ты. И огонь, и вино, и… Захар…
Я собрал лепестки и насыпал ей на грудь. Поцеловал в ложбинку, выше соска над левой. На ней остались капли вина, они напомнили мне о крови. Да, пожалуй, я знаю, что такое, когда женщина любит. Знаю, чёрт подери. А вот мне, похоже, ещё придётся объяснять ей, что такое, когда люблю я. Но пока всё, что я мог, поцеловать её и, перекатившись на бок, прижать к себе. Налить старого вина.