Спасибо, мама, что ты есть
Шрифт:
К родителям относись так, как ты желал бы, чтобы твои собственные дети относились к тебе.
Помните, что дети ваши будут обходиться с вами так же, как вы обходитесь со своими родителями.
Что ты сам сделаешь для родителей своих, того же ожидай и себе от детей.
Каков корень – таковы и побеги.
Какова
Каковы родители, таковы и дети.
Мы и наши дети – из одного теста, но у них иной замес.
Если ранние годы молодого человека проходили в тех же условиях, что и у большинства его сверстников, ему почти наверняка суждено было пережить одну из самых больших трагедий детства – дефицит материнской любви. Скорее всего при этом женщина, родившая его, была нормальной любящей матерью. Но она – вероятность почти стопроцентная – работала. Уход в декретный отпуск создал для нее множество неприятных проблем. Домашняя нагрузка, в связи с появлением нового и необычайно привередливого члена семьи, выросла десятикратно. Таща этот неподъемный воз, женщина имела полное право считать, что совершает настоящий подвиг материнства. Но беда в том, что ребенок не способен оценить эти жертвы. Зато он жестоко страдает от недостатка тепла (в том числе и физического, передаваемого от тела к телу), от невнимания, от злобности, даже если в ней прорывается всего лишь бесконечная усталость… Меня, не раз случалось, до глубины души поражал зияющий контраст между тем, как описывает свою мать взрослый, то есть умеющий рассуждать, умудренный собственным житейским опытом мужчина, и ее первообразом, сохранившимся в его бессознательной памяти. Милая, добрая, отзывчивая женщина – и непонятное, непредсказуемое существо, необычайно красивое, но и столь же опасное. Первый опыт боли, которую несет в себе любовь. Первый импульс глубинного недоверия женщине.
Иной раз впечатлительный ребенок выдумывает, что он – подкидыш, чужой в родительском доме. Так и есть: тот, чей образ он повторил, век тому назад умер. Ребенок – папирус, убористо заполненный мелкими иероглифами, ты сумеешь прочесть лишь часть их, некоторые же тебе удастся стереть либо вычеркнуть и наполнить своим содержанием. Страшный закон. Нет, прекрасный. В каждом твоем ребенке он кует первое звено в бессмертной цепи поколений. Ищи спящей частицы себя в этом твоем чужом ребенке. Может, ты и найдешь ее, даже, может, сумеешь развить.
Дети, как взрослые, бывают разные, но, кажется, можно признать скорее правилом, чем исключением, что дети чувствуют потребность любить своих родителей, видеть в них хороших людей и что для них отнюдь не легко убеждаться в том, что отец или мать – дурной человек, что отец может обижать мать, или, наоборот, видеть, что один из родителей бранится, другой – плачет и т. п.
Каждая – до единой! – детская судьба, причалившая к пристани государственного материнства и отдаленная от материнства естественного, помечена драмой, а то и трагедией – неважно, осознаны они детским сознанием или пока еще нет.
У тебя мать есть, поэтому ты не понимаешь, что такое мать. Вот у меня нету, я понимаю.
Как бы ни любил ты мать, привыкаешь к ее заботе, не догадаешься и отблагодарить, забываешь, что мать сама нуждается и в ласке, и заботе.
Когда дереву хочется покоя, ему мешает ветер, когда дети хотят помочь родителям, тех уже нет в живых.
Каждый хочет спасти человечество, но никто не хочет помочь маме вымыть посуду.
Человечество! Человечество! Здесь, при переходе от исчезающих младенческих чувств к первому ощущению прелестей мира, независимых от матери; здесь, когда почва, на которой произрастают благороднейшие чувства нашей природы, впервые начинает колебаться под ногами ребенка; здесь, когда мать перестает быть для своего ребенка тем, чем для него была раньше, и, наоборот, когда в нем развивается зародыш доверия к ожившему для него явлению – миру – и его соблазны начинают подавлять и поглощать доверие к матери, не являющейся для него теперь тем, чем она была прежде, и вместе с этим уничтожают веру в невидимого и неведомого бога так же, как сплетение грубых жестких корней сорняков подавляет и поглощает более тонкое сплетение корней благородных растений, – человечество, человечество, в этот момент, когда доверие к матери и упование на бога разъединяются с доверием к новому явлению, миру, и всему, что в нем есть, здесь, на этом распутье, тебе следовало бы применить все свое искусство и всю свою силу, чтобы сберечь в своем ребенке чистоту чувств благодарности, любви, доверия и послушания.
С какой грустью мы произнесем в один прекрасный день: «Никто сейчас не плачет из-за того, что меня нет рядом с тем, кто засыпает, никто не думает обо мне…» Только ребенок один помнит и говорит каждую ночь: «Не покидай меня, побудь со мной».
Ох, детки, детки! Что горя-то с ними перенесешь!
В действительности мы своих матерей убиваем. Но именно потому, что мы никогда не можем достаточно взволноваться, мы этого не видим. Но иногда поэты рисуют страшные фигуры, которые разбивают нашу неспособность волноваться, и мы видим реальность. При этом я хочу сказать, что задача поэта не в том, чтобы взволновать нас, а в том, чтобы мы увидели то, что есть на самом деле, – наше действительное положение, или то, что мы действительно делаем.
Все прегрешения мои против матери, когда-либо в прошлом сделанные, встали в памяти. Встало и все добро, которое она для меня сделала. Воспоминания детства, когда она закладывала основы моей духовной личности: моральная поддержка, которую она оказывала в мучительное время перед арестом; радость, которую давали редкие свидания с ней в тюрьме до суда, и та отрада, которую я получала в общении с ней в решительные дни суда. Вспоминалось все. Много, много дала она мне. А я, что дала ей я, сначала отрезанная ранним замужеством, а потом революционной деятельностью и ее последствиями? Одни только огорчения; и мало ли их было! Невнимание, эгоизм, свойственный молодости по отношению к родителям, непонимание… резкое слово, неприятная улыбка, крошечный укол молодого задора… Все, все вспоминалось и кололо проснувшуюся память. Ничего, решительно ничего не дала я ей во всю мою жизнь.
Вы поплачете, пожалуетесь на судьбу и не задумаетесь разбить сердце любимого человека и свое в угоду Бог знает кого и чего, может быть, призрака, который кажется вам грозен только потому, что пустой страх мешает вам разглядеть его поближе. А разглядели бы, так бы увидали, что это не что иное, как простыня на вешалке… Однако… любовь к матери, страх огорчить, убить ее… это уж не простыня на вешалке!
Он тебя не любит(?)
Любовные романы:
современные любовные романы
рейтинг книги
Красная королева
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
рейтинг книги
Возлюби болезнь свою
Научно-образовательная:
психология
рейтинг книги
